Мое желание стать мерзлотоведом лишь косвенным образом связано с тем, что я вырос на Крайнем Севере в г.Игарке. В какой-то мере этому способствовало то обстоятельство, что через дорогу от средней школы N 4, в которой я проучился 9 лет (на один год я выезжал на жительство к дяде в г.Челябинск-40), находилась и успешно действовала уже второй десяток лет Игарская научно-исследовательская мерзлотная станция (ИНИМС) Института мерзлотоведения им.В.А.Обручева Академии наук СССР. Но она существовала как бы сама по себе и результаты ее деятельности не вызывали никакого интереса ни у меня, ни у моих сверстников. Косвенным подтверждением этого является то, что кроме меня никто из выпускников этой школы больше не стал мерзлотоведом, хотя она функционировала рядом с ИНИМС почти 6 десятков лет и сгорела лишь год или два назад.

Как и у всех старшеклассников, передо мной тоже возник вопрос: кем быть? Поскольку у меня были несомненные успехи по математике и физике и определенные склонности к техническим знаниям (мы вместе с братом, который на год старше меня, собственными руками восстановили все приборы и оборудование в школьных физ.- и химкабинетах, находившихся в запущенном состоянии в тяжелое послевоенное время), то я имел твердое намерение поступать в какой-либо политехнический ВУЗ, скорей всего в г.Томске, который уже тогда считался кузницей кадров Сибири.

Первая серьезная брешь в этом намерении появилась в начале 1954 года, когда я учился в 9 классе. В это время до нас дошла информация о том, что в Москве на Ленинских Горах были сданы в эксплуатацию новые корпуса, в том числе и высотное здание Московского Государственного университета им. М.В.Ломоносова. На самом деле, о чем я узнал много позднее, занятия начались там с 1 сентября 1953 года. Это лишний раз свидетельствует о чрезвычайной удаленности маленького северного городка от Центра. Город Игарка насчитывал тогда всего лишь около 8 тыс. жителей и был застроен только деревянными одно- и двухэтажными зданиями. Вся его жизнедеятельность была связана с лесоперерабатывающим комбинатом, основную продукцию которого вывозили во время короткой навигации советские и иностранные морские суда для продажи за границу. Обилие продуктов лесопереработки проявлялось и в том, что все улицы города также были деревянными. Основание их отсыпалось из опилок с отходами горбыля, а проезжая часть была вымощена брусом.

Газет мы тогда не выписывали из-за недостатка средств. Мой отец погиб на фронте Великой Отечественной войны в 1945 году в Польше и мать воспитывала нас с братом одна. Но бабушка и дедушка (она - заведующая детским домом-интернатом для малочисленных народов Севера, он - заведующий ГорОНО) считались людьми относительно обеспеченными и выписывали журнал "Огонек". Я до сих пор помню, как бабушка принесла этот красочный журнал с потрясшими меня фотографиями высотного здания МГУ, учебных аудиторий, лабораторий, Актового зала, Дома культуры и комнат в общежитии для студентов. И тогда у меня впервые зародилась мечта: вот бы попасть туда! Учился в школе я достаточно хорошо. Устойчивое четыре я получал только за письменные сочинения. Все остальные отметки были преимущественно пятерками.

Желание поступить в МГУ было настолько велико, что я стал серьезно к этому готовиться. Особенно это желание укрепилось после одного из школьных занятий, посвященных выбору профессии, уже в 10 классе. Когда на поставленный вопрос о моей будущей профессии я заявил, что хочу поехать в Москву поступать в МГУ, весь класс во главе с преподавателем долго и дружно смеялся. После этого я всем стал отвечать, что еще не решил куда поступать: либо в Томск, либо в Ленинград в политехнический, хотя для себя твердо решил: только в МГУ.

Мои близкие не препятствовали желанию поехать учиться в Москву, не забывая напомнить при этом о необходимости получения в основном отличных отметок. Вначале мать пыталась привлечь мое внимание к профессии учителя. Она сама преподавала черчение и рисование во всех трех школах г.Игарки. Основные мотивы: приличная зарплата, если работать на 1,5-2 ставки, как это делала она (учителей в городе всегда не хватало), и длительный (2-3 месяца) и всегда летом отпуск. Но поскольку профессия учителя меня не прельщала, рассматривались в основном 2 факультета: механико-математический или физический. Никакие другие факультеты, в том числе геологический, даже и не обсуждались.

И вот, буквально перед выпускными экзаменами, мать вдруг завела разговор о том, что неплохо бы мне выучиться и вернуться на работу на мерзлотную станцию, то есть в г.Игарку. Она немного знала о ее работе, так как умея хорошо рисовать и чертить, иногда летом подрабатывала там. Однако основной ее аргумент при этом был такой, что это престижная и очень хорошо оплачиваемая работа (о чем еще могла мечтать провинциальная учительница, в полную меру познавшая все тяготы военного и послевоенного времени). Но главная ее цель, что она упорно скрывала, естественно состояла в том, чтобы после учебы я вернулся домой и был бы с ней рядом. Моя первая реакция на ее предложение была резко отрицательной и ответ был примерно такой: "нашла дурака ковыряться в грязи и в глине". Почему-то именно так я представлял себе работу на ИНИМС. Однако мать не сдавалась и практически ежедневно возвращалась к этому вопросу, рассказывая о работе станции и о жизни приезжавших туда ученых. Как человек жизнерадостный и общительный, она поддерживала приятельские отношения с многими из них, из которых мне запомнились только упоминания о В.Ф.Тумеле, А.А.Ананяне и Л.А.Мейстере. Но особенно мать подружилась с Л.С.Хомичевской, с которой переписывалась до самой своей смерти.

Как бы там ни было, но мать добилась таки того, что я не только перестал плохо думать о работе ИНИМС, но и стал проявлять интерес к ее делам. Видя, что я еще сильно сомневался в выборе своей будущей профессии, она как-то буквально за руку привела меня к начальнику мерзлотной станции А.М.Пчелинцеву. Он принял нас весьма любезно и, хотя это был выходной день, подробно рассказал о работе ИНИМС, показал лаборатории и уникальное подземелье, где можно было не только увидеть мощные ледяные прослои (в летнюю то пору), но и потрогать собственными руками вечномерзлые толщи.

Территория мерзлотной станции в то время представляла собой как бы оазис среди хаотически расположенных сараев, поленниц с дровами и просто куч мусора в окружающих ее дворах жилых домов. Между несколькими одноэтажными аккуратными деревянными домиками и к экспериментальному полигону были проложены дощатые тротуары, а на свободной территории между ними посажены деревья.

Конечно, уже само посещение ИНИМС произвело на меня, тогда еще школьника, неизгладимое впечатление. Но все же главным при принятии окончательного решения оказалось то, как выяснилось из беседы с А.М.Пчелинцевым, что для того чтобы стать мерзлотоведом необходимо было поступать именно в Московский госуниверситет, ибо только там уже второй год существовала в то время на геологическом факультете единственная в СССР кафедра мерзлотоведения.

Итак, выбор был сделан. Дело оставалось за малым: надо было успешно сдать выпускные экзамены в школе, чтобы получить как минимум серебряную медаль, дающую право на поступление в университет без экзаменов. Как было уже сказано выше, на это были достаточно веские основания.

Но тут начали происходить какие-то странные события. За безукоризненно выполненное и переписанное без единой помарочки сочинение мне ставят 4. Оказывается на обложке я написал, что сочинение "Заболотник Станислава", не поставив окончание "а" в фамилии. То что мужские имена, оканчивающиеся на "ик" и на "ич", склоняются я знал, но считал почему-то, что с собственной фамилией могу делать все что угодно. Тем более, что я всегда так писал, а преподаватель русского языка, не менявшаяся у нас с 5 класса, ни разу этого не заметила!

Мечта о золотой медали сразу "уплыла", но оставался еще шанс на серебряную. Для этого надо было получить отличную оценку по математике письменно. В этом я нисколько не сомневался, так как с любыми контрольными в классе я справлялся за 5-10 минут. Чтобы я не скучал мне обычно давали второй вариант, затем - третий. Как правило на этом запас задач у учителя заканчивался и меня "выгоняли" из класса с полурока, чтобы я не мешал другим. И опять происходит казалось бы невероятное: за абсолютно верно выполненную работу мне вновь ставят 4, якобы за не в той последовательности приведенное обоснование применения теорем при решении одной из задач.

Та же самая участь и по русскому и по математике постигла и моего однокашника - круглого отличника, у которого других отметок, кроме пятерок, вообще никогда не бывало. Как выяснилось впоследствии именно в этом году вышло Постановление, смысл которого сводился к тому, что в районах незаслуженно ставят пятерки и слишком много раздается медалей. Игарское ГорОНО отреагировало сразу: ни один выпускник в городе в 1955 году не получил пятерку ни по одному из письменных экзаменов и, следовательно, ни одной медали вручено не было!

Это был серьезный удар как по моему самолюбию, так и по моим намерениям. Однако дома меня успокоили, сказав, что еще не все потеряно, если я буду продолжать упорно готовиться. Поскольку оценки по остальным предметам уже никак не влияли на получение какой-либо медали, я без труда сдал все остальное на отлично. Однако аттестат зрелости получил уже не с одной максимум четверкой, как планировалось, а сразу с пятью: две - из-за сочинения (по литературе и русскому языку) и три - в результате письменного экзамена по математике (по алгебре, геометрии и тригонометрии, хотя во время учебы по ним никогда четверок не было, а устные экзамены были сданы на 5).

Было от чего повесить нос, но во-первых тяжелое время уже приучило меня, тогда еще мальчишку, стойко переносить все лишения. Во-вторых, и, наверное, самое главное, это то, что моя мать, поднявшая на ноги в одиночку двух пацанов (мой брат уже в это время поступил в Красноярский лесотехнический институт - ныне технологический университет), сумела воспитать во мне стремление добиваться поставленной цели и не пасовать перед временными препятствиями, хотя и кажущимися на первый взгляд непреодолимыми.

Короче, в ту же ночь, когда все мои сверстники еще продолжали веселиться на выпускном балу, мы вместе с матерью сели в запряженную школьной лошадью телегу и поехали на пристань, чтобы сесть на пароход, отплывающий в г.Красноярск. Это был колесный пароход "Мария Ульянова", паровая машина которого работала на дровах. Он двигался очень медленно, тем более что мы плыли вверх по течению, и останавливался буквально у каждого "столба", а иногда и просто в тайге для пополнения запаса дров. В результате этого путешествие до Красноярска длилось более двух недель (сейчас - всего 3-4 дня). Отплывающие на юг на летний отдых северяне наслаждались природой, прекрасными видами Енисея и с утра до ночи грызли кедровые орехи настолько интенсивно, что ими была усыпана вся прогулочная палуба. Вечерами на корме были танцы. Но мне было не до этого. Еще свежи в памяти осечки на выпускных экзаменах и я упорно готовился к вступительным. В какой-то мере мне повезло в том, что вместе с нами в одной каюте ехала учительница немецкого языка, отработавшая в нашей школе после окончания ВУЗа 3 года и возвращавшаяся в Москву. Естественно, в связи с избытком свободного времени и желанием помочь, она ежедневно занималась со мной.

По прибытии в Красноярск мы опять же купили билеты в одно купе на поезд до Москвы. И снова почти десятидневное совместное путешествие с ежедневными занятиями, в том числе с преподавателем по немецкому языку.

В Москве у нас не было проблем с жильем, так как мать заранее списалась с Л.С.Хомичевской и та оставила нам ключи от квартиры. Она сама уехала на Дальний Восток в экспедицию на р.Зею, а ее дочь (Н.В.Тумель) - уже студентка геологического факультета МГУ - была в это время на учебной геологической практике в Крыму.

Первый же визит в приемную комиссию, которая тогда находилась в одном из старых зданий университета вблизи Манежной площади, и обрадовал, и озадачил. Во время собеседования выяснилось, что я оказался единственным, кто пожелал учиться на кафедре мерзлотоведения. Правда меня тут же предупредили, чтобы я сильно не обольщался, так как конкурс для всех поступающих на геологический факультет единый, а заявлений, хотя это была только середина июля, уже гораздо больше, чем имеется учебных мест.

Вступительные экзамены - их надо было тогда сдавать пять: сочинение, математика, физика, химия и иностранный язык - должны были начаться 1 августа, а у матери была путевка на лечение на водах Северного Кавказа. У нее были остаточные явления после туберкулеза легких и всегда проблемы с желудочно-кишечными заболеваниями. Она очень долго колебалась относительно поездки на лечение, так как боялась оставить меня одного, впервые попавшего в Москву. Однако я заверил ее, что справлюсь сам, а поскольку она все равно ничем при подготовке к экзаменам мне помочь не могла (вспомните ее специальность), то не резон отказываться от путевки, тем более что большую часть пути она уже проделала.

И вот я остался один в большой (как мне тогда казалось) квартире на ул.Чкалова вблизи Курского вокзала. Москву я тогда совсем не знал. Мне известен был только один маршрут - до высотного здания МГУ на Ленинских Горах, где проводились консультации и должны были состояться экзамены, и обратно, а также к ближайшей столовой. И ничего не оставалось делать, как с утра и до ночи заниматься.

Сами вступительные экзамены прошли как-то без особых усилий, если не считать того, что я, опять же из-за излишней самоуверенности, чуть не "погорел" на своем любимом предмете - математике. Экзамен был устный и проходил в громадной аудитории N611. Принимали его несколько преподавателей и в аудиторию запустили сразу не менее 30 человек. Перед тем как я вошел туда, мне показали одного из них и сказали: "К нему не ходи! Зверь, всех режет!". Однако народу сидело много. Я достаточно быстро разобрался со своим билетом, решил задачу и наверное не менее полчаса ждал своей очереди. От скуки решил задачи всем, кто сидел вокруг меня и смог переправить мне свои задания. И когда очередная "жертва" затрепетала после вопроса этого преподавателя - "кто следующий", я, после минутной гробовой паузы, решил ее спасти. Это конечно не осталось незамеченным и экзаменатор, очевидно, решил меня проучить. Когда наконец он понял, что по школьной программе меня подловить не удастся (имевшаяся в билете задача была решена, на все содержавшиеся в нем вопросы были даны правильные ответы), то дал сверх того мне такую задачу, которую я с лета решить не мог и надолго задумался. Меня спасло только то, что все преподаватели принимали экзамены сразу у двоих абитуриентов (один отвечает, другой - решает задачу). Пока он пытал другую "жертву", я успел-таки решить задачу. Экзаменатор совсем того не ожидал и откровенно признался в этом. Тем не менее поставил мне четыре, так как оказывается был еще один вариант решения задачи, на поиски которого у меня просто не хватило времени.

Это была серьезная неудача, так как рассчитывать на отличную оценку за сочинение не приходилось (при абсолютной грамотности, мне не хватало широты кругозора). Результаты его (это был первый экзамен) еще не были известны, но так и случилось - я получил четыре. Теперь шансы на поступление оставались весьма призрачными: только при сдаче всех остальных экзаменов на отлично! И как бы там ни было мне все-таки удалось получить подряд 3 пятерки: по физике, химии и немецкому языку. Видимо все же сказалась длительная и упорная подготовка. Конечно были при этом и элементы везения. Например, по физике, когда мой ответ по задаче не сходился с тем, что был в заготовке у преподавателя. Однако дотошный профессор, убедившись в правильности объяснения хода решения задачи, решил сам произвести расчеты и, получив тот же результат, поставил мне 5. Как выяснилось сразу после экзамена, из 30 человек нашего потока отличные отметки по физике получили только трое, причем подавляющее большинство "погорело" именно на задачах.

Итак, 12 августа я сдал последний экзамен и ринулся с результатами в учебную часть, чтобы узнать зачислят меня или нет. Но там мне сказали, что пока ничего не известно, так как начали сдавать экзамены не прошедшие собеседование "медалисты" (а вдруг они сдадут лучше). И потянулось время томительного ожидания. Уже мать вернулась с юга в Москву. Ей надо было возвращаться к началу учебного года в Игарку. Она уже опаздывала, так как путь предстоял не близкий, а результатов все нет. В конце концов мне удалось уговорить ее поехать одной, заверив в том, что в случае полностью отрицательного решения я пойду работать и буду пытаться вновь поступать в будущем году, а при зачислении без предоставления места в общежитии (был и такой вариант) - буду снимать жилье.

И ведь бывает такое! 19 августа утром я проводил мать на поезд до Красноярска, а уже на следующий день узнал, что зачислен на I курс с предоставлением места в общежитии. Радость буквально распирала меня и словно на крыльях я полетел на почту (ведь мать там места не находит в поезде). Но как ей сообщить? Будет ли у нее время зайти к родственникам в Красноярске? Ведь она опаздывает, а домой попадет только в начале сентября. Но оказалось, что можно дать телеграмму прямо вдогон поезда, указав лишь его маршрут, дату отправления, номера позда и вагона. Естественно мать была несказанно удивлена и обрадована, получив в тот же день прямо в купе поезда информацию об успешном завершении моей вступительной эпопеи.

Во время учебы в МГУ было много интересных и необычных событий, но это отдельная большая тема, не вписывающаяся в рамки отведенного мне объема текста. Скажу только, что обе производственные практики я проходил на ИНИМС.

После окончания 3 курса летом 1958 года я работал в окрестностях г.Игарки в группе кандидата биологических наук А.П.Тыртикова. В мои обязанности входило систематическое измерение с помощью металлического щупа глубины сезонного протаивания грунтов на многочисленных профилях, заложенных им в различных растительных ассоциациях, а также отбор проб грунта на влажность и объемный вес и описание разрезов в контрольных точках.

Следующую, уже преддипломную практику я провел в составе комплексного отряда ИНИМС, возглавляемого кандидатом географических наук Г.С.Конс-тантиновой, на р.Хантайке вблизи Большого Хантайского порога. Отряд, в составе которого работали старший научный сотрудник А.П.Тыртиков и, тогда еще младший научный сотрудник Л.Н.Крицук, проводил мерзлотную съемку на створе проектируемой плотины Хантайской ГЭС и в зоне затопления будущего водохранилища.

После окончания университета (1960) я конечно же был распределен в Институт мерзлотоведения им. В.А.Обручева АН СССР (ИНМЕРО) и направлен на работу на принадлежавшую ему мерзлотную станцию в Игарке, то есть к себе домой. Однако обстоятельства сложились так, что я не смог там долго задержаться.

Бывший начальник ИНИМС А.М.Пчелинцев сдал свои полномочия Ф.Г.Бакулину и уехал в г.Москву. Перед отъездом я его спросил, на что бы он посоветовал мне обратить внимание. Ответ его я помню, так как постоянно пытался именно это и делать. А.М.Пчелинцев сказал, что надо серьезно заняться изучением процессов сезонного протаивания и промерзания грунтов. Но не изучать их по отдельности, как это многие делают сейчас, а рассматривать в комплексе, как единый процесс.

В это время на ИНИМС начало преобладать инженерное направление. Полным ходом шли эксперименты по пучению грунтов, организованные зам.начальника станции В.О.Орловым. Региональная группа, в составе которой я работал во время дипломной практики на р.Хантайке, завершала обработку результатов. Никаких новых работ она не планировала, так как все специалисты собирались после завершения отчета выехать в Москву. В сложившейся обстановке мне не нашлось другого занятия, как делать лабораторные анализы массы "хантайских" образцов, в отборе которых я принимал непосредственное участие. Другого специалиста, способного выполнить эту работу, тогда на станции не было и надо отдать должное кафедре мерзлотоведения - во время учебы нас обучили делать это достаточно квалифицированно.

Однако время шло, а другой работы у меня не было. Выехать в поле для сбора собственных материалов было не с кем. Двухнедельная поездка в зимнее время в пос.Ермаково для поиска мерзлотной информации в фондах базирующихся там геологических партий не решала проблемы. Тогда по договоренности с руководством Института мерзлотоведения СО АН СССР (ИНИМС была передана в его ведение с 1 января 1961 года) Ф.Г.Бакулин в мае 1961 года командирует меня в Якутск для работы в каком-либо полевом отряде. Я попал в отряд к.г.н. Н.С.Даниловой, проводившей мерзлотные исследования в долине р.Вилюй от г.Вилюйска до устья реки. Тогда же по просьбе профессора Н.И.Салтыкова я провел в пос.Промышленном, непосредственно в полевых условиях, опыты по определению осадки грунтов при оттаивании в связи с предполагаемым строительством там сажевого завода на базе газовых месторождений.

Естественно, живая работа в экспедиции была намного интересней рутинной лабораторной по определению гранулометрического состава, удельного и объемного веса грунтов, чем я занимался на ИНИМС. Поэтому, когда заместитель директора Института Н.А.Граве предложил мне переехать на работу в Якутск, я после долгих колебаний (все-таки жалко было покидать свой родной город) согласился на это. Тем более, что его предложение было подкреплено обещанием перевести меня на должность младшего научного сотрудника. На ИНИМС я был принят в связи с отсутствием вакансий сначала лаборантом, правда через месяц был переведен на должность старшего лаборанта.

После написания отчета о полевых работах я вернулся в Игарку и уже там получил приказ о переводе меня в ИМЗ с 1 сентября 1961 года на должность младшего научного сотрудника. Однако переезд в Якутск пока задерживался из-за отсутствия жилья. Делать на станции мне по-прежнему было нечего, поэтому я распрощался с сотрудниками и вместе с женой, которой обзавелся еще в столице сразу после получения диплома, выехал в отпуск в Москву, а оттуда уже в середине января 1962 года мы напрямую отправились в Якутск.

С тех пор прошло 35 лет. В течение этого периода мне посчастливилось участвовать во многих важнейших работах Института. Это и многолетние исследования в горах Северного Забайкалья и Монголии, организация целого цикла стационарных круглогодичных исследований в Центральной Якутии и в нескольких пунктах восточного участка зоны БАМ, а также в Якутске на одном из первых промышленных объектов (ЯТЭЦ), построенному по принципу сохранения мерзлого основания грунтов с помощью проветриваемого подполья. Результаты этих работ в той или иной степени отражены в специальных разделах настоящей книги, нет смысла здесь их повторять.

В заключение хочу лишь отметить, что за все это время я ни разу не пожалел о выборе профессии мерзлотоведа, а, наоборот, чрезвычайно благодарен давно ушедшей из жизни моей матери за то, что она сумела вовремя правильно сориентировать меня.

Первая страница

(c) 2001