Старого типа теплоходик с гребными колесами по бокам шлепает вниз по Лене. Я еду в Якутск для работы в только что созданное Северо-Восточное отделение Института мерзлотоведения имени В.А.Обручева АН СССР. Еду с семейством - женой Еленой, сыновьями Стасом, Валентином и тещей Валентиной Григорьевной. После пятидневного путешествия в железнодорожном вагоне и трехдневного ожидания в порту Осетрово погрузились на судно и теперь наблюдаем за проплывающими мимо живописными берегами. Занимаем две каюты. К нам часто заходит пара молодых специалистов - Мила и Коля Блиновы, которые после окончания Московского инженерно-строительного института получили распределение на работу в СВО ИНМЕРО.

На пятые сутки подходим к Якутску, причаливаем к стоящей у берега барже - дебаркадеру. Города не видно, на низком пологом берегу нагромождения грузов, группа встречающих и несколько автомашин.

Выгружаем свои пожитки, их оказалось довольно много, приехали сюда с расчетом на три года, так записано в договоре. Забрасываем вещи и залезаем в кузов грузовой машины. За грузовиком поднимаются клубы белой пыли, которая временами догоняет нас. Позади пристань, впереди неровное поле и в пылевой дымке очертания каких-то распластанных строений и заборов. На берегу речной протоки здание, построенное на вечной мерзлоте в довоенное время. Городские кварталы неказисты, дома деревянные, многие из них перекосились. Центральные улицы замощены брусчаткой - деревянными чурками из лиственницы, уложенными торцом. За городом снова поле и пыльная дорога, вдали лес.

На фоне леса симпатичный дом с высоким крыльцом - здание бывшей мерзлотной станции. Слева от него небольшой дом, где мне обещано две комнаты в трехкомнатной квартире. Для начала размещаемся в служебном здании в зале, так как комнаты еще не готовы, их должен освободить Н.Ф.Григорьев, уезжающий на полтора года в Антарктиду в гляциологический отряд, руководимый П.А.Шумским. П.А.Шумский, известный гляциолог, был талантливым, скромным, педантичным и сверхтрудолюбивым ученым. В институте в Москве он занимал должность старшего научного сотрудника и обычно проводил целые дни за работой в уединении. В таких общественных мероприятиях, как праздничные вечера или банкеты по поводу защиты диссертации, он не участвовал. Сотрудники толком не знали чем он занимается. Только изредка он удивлял новыми идеями. Так, высказал новую гипотезу о происхождении жильных льдов. Затем вышла из печати солидная книга "Основы структурного ледоведения", вошедшая в золотой фонд фундаментальных работ по гляциологии. В 1956 году он принял активное участие в организации Первой советской антарктической экспедиции (1САЭ). Он был в числе первых наших ученых, которые 5 января 1956 года высадились на ледяной барьер Антарктиды и наметили место для строительства станции Мирный. Петр Александрович весной вернулся из Антарктиды и начал организовывать гляциологический отряд для 2-й САЭ. Он предложил мне принять участие в экспедиции. Я был горд получить такое предложение, с удовольствием поехал бы в Антарктиду, но после раздумий от заманчивого предложения отказался. Я не хотел испытать еще одно разочарование и крушение планов; я был уверен, что из-за моих биографических данных (отец) выезд за границу мне заказан. Предпочел более реальный вариант - работу в Якутске.

После недельной маеты в институтском зале перебрались в более или менее нормальное жилье. Я купил у Н.Ф.Григорьева его скудную мебель, что позволило создать некоторое подобие домашнего уюта. Хорошей мебели в Якутске в те годы не было. Решили, что нам надо дополнительно приобрести стол и стулья. До магазина километра четыре, а с автомашинами туго. Мне предложили воспользоваться лошадью, которая доживала свой век со времен, когда она была основной транспортной единицей на мерзлотной станции.

Предстояла суровая зима. Отопление в доме печное и с водой проблема. Пока было тепло, воду развозили в цистерне и наливали в стоящую около крыльца бочку. Когда начались морозы у крыльца свалили машину речного льда. Теперь полгода будем затаскивать льдины в дом и бросать их в железную бочку.

Удивляла погода: при сильных морозах, как правило, нет даже малейшего дуновения ветра. В течение значительной части зимы влажность воздуха небольшая, а, как известно, сухой воздух - хороший теплоизолятор. Поэтому в самый сильный мороз можно выйти на улицу в одной рубашке и в течение одной-двух минут не ощущать особого холода. Неприятности зимой доставляли только морозные туманы, которые часто бывают в декабре-январе при морозах ниже -400С. Туманы особенно густы в городе, где частицы пыли и дыма становятся дополнительными центрами кристаллизации переохлажденной влаги.

С первых же дней после приезда в Якутск я активно включился в работу. В моем подчинении оказался около десяти научных сотрудников и лаборантов. Начал с составления планов, стараясь как можно лучше увязать их с конкретными инженерными задачами. Участвовал в работе комиссии по выбору места строительства поселка алмазодобытчиков - будущего города Мирного. Принимал участие в разработке новых типов фундаментов зданий и новых способов строительства дорог, аэродромов, прокладки подземных коммуникаций. Общался с проектировщиками, выезжал на строительные объекты. Расширялось промышленное освоение Якутии, велось проектирование обогатительной фабрики для добычи алмазов, строились новые дороги и аэродромы. В Якутске осваивали строительство многоэтажных кирпичных домов, на улицах появились асфальтовые покрытия. И везде надо было учитывать влияние вечной мерзлоты, возникала необходимость в разработке новых подходов к строительству с учетом влияния мерзлотных процессов.

Якутские власти устроили широкие и многократные обсуждения проектов строительства города Мирного и комплекса объектов, необходимых для развития алмазодобывающей промышленности. Я участвовал в разработке некоторых из этих проектов и делал предложения по применению новых технологий. Все мои предложения встречали множество препятствий на пути их внедрения. Прошло два года моей работы в Якутске. Я решил проанализировать ее результаты и тут, несколько неожиданно для себя, убедился, что эффективность моих практических действий и предложений близка нулю, так как любое предложение проходило через десяток инстанций и каждая из них старательно удаляла все неизвестное ей и еще не проверенное на практике.

Потерпев фиаско в своих попытках внедрять научные достижения в практику, я пришел к выводу, что надо сосредоточиться на той научной работе, за которую можно получить ученую степень доктора наук. Посоветоваться было не с кем, в отделении института был только один доктор наук - Николай Александрович Граве, географ, далекий по своим научным интересам от моих.

Во время командировки в Мирный я встретился с Сергеем Степановичем Вяловым. Мы оказались в одной комиссии, которой было поручено выработать предложения по обеспечению устойчивости фундаментов будущей огромной фабрики по обогащению кимберлитов и добыче алмазов. С С.С.Вяловым я был хорошо знаком по работе в Москве, он поддержал мои намерения готовить докторскую диссертацию, но основательно раскритиковал мои конкретные планы и намерения. Его критика была полезной, я смог как бы со стороны посмотреть на свои начинания и возможности. Следовало отрешиться от грандиозных планов, приземлить свои намерения, наметить что-то существенное в пределах своих возможностей. Как и при выборе в свое время темы кандидатской диссертации, я попытался объективно взглянуть на результаты своих работ. До отъезда в Якутск я провел в Загорске вроде бы неплохую серию опытов по изучению ползучести льда. В развитие этой работы я организовал в подземной лаборатории в Якутске длительные опыты по изучению ползучести мерзлых грунтов. По моему предложению, подземная лаборатория в мерзлых грунтах была расширена, был создан подземный зал площадью более 300 квадратных метров. Опыты позволяли проверить теоретические расчеты и доказать возможность строительства в мерзлых грунтах больших подземных сооружений без искусственного крепления. Я начал готовить к изданию книжку "Механические свойства льда" и углубился в теорию расчета устойчивости подземных выработок. Начала вырисовываться тема будущей диссертации - "Теория расчета устойчивости сооружений из льда и мерзлых грунтов". Она был далека от реальных строительных проблем в Якутии, но в научном плане не вызвала возражений.

Основной моей заботой стала работа по написанию диссертации. Сначала я выполнял эту работу дома по вечерам и по воскресеньям. Рядом с письменным столом на другом столике размещался проигрыватель с набором грампластинок. У меня выработалась своеобразная теория выбора музыки. Математические вычисления и хорошо продуманную работу, не требующую особых раздумий, легче выполнять под звуки джаза или под ритмические эстрадные песенки. Когда возникают затруднения и неувязки в работе, лучше слушать симфоническую музыку. А когда работа не клеится, когда старые теории отвергнуты, а новых в голове нет, когда возникают сомнения в возможности решения поставленной задачи, надо слушать траурные марши или сонаты Шопена. В рабочее время я заводил музыку тихо, а в нерабочее время увеличивал громкость.

В 1957 году приехал в Якутск по распределению молодой специалист Станислав Гречищев. Первый год были проблемы с его работой. Он числился старшим лаборантом, но от лаборантской работы всячески отлынивал, а до научной "еще не дорос". Увлекался музыкой - хорошо и с охотой играл на пианино. После ряда попыток найти приемлемую для него работу я предложил ему обрабатывать результаты моих экспериментов по определению параметров ползучести мерзлых грунтов и продолжить эти эксперименты. Вначале он уклонялся и от этой работы, но постепенно втянулся в нее, а затем и увлекся. Она стала экспериментальной базой для его теоретических разработок и кандидатской диссертации. Он настолько увлекся этой темой, что в будущих статьях и диссертации забыл даже упомянуть о том, что эксперименты были поставлены мной. С его точки зрения его теория была высшим научным достижением, а постановка экспериментов - это не заслуживающая внимания мелочь.

К весне 1960 года моя диссертация подошла к стадии завершения. В это время в Якутске назревали перемены. Заведующий Северо-Восточным отделением Института мерзлотоведения им.В.А.Обручева П.И.Мельников добился согласия Якутского обкома КПСС о создание в Якутске самостоятельного института. Сибирское отделение Академии наук в то время находилось в стадии бурного развития. Как на дрожжах появлялись институты: гидродинамики, геологии и геофизики, теоретической и прикладной механики и т.д. Так что предложение о создании еще одного института в Сибири не вызвало принципиальных возражений.

Павел Иванович предложил мне поехать с ним в Новосибирск для непосредственного участия в решении вопросов, связанных с созданием в Якутске Института мерзлотоведения. Постановление Сибирского Отделения АН СССР готовил академик Александр Леонидович Яншин, моложавого вида худощавый длинноногий мужчина, между прочим, двоюродный брат знаменитого артиста МХАТ. Павел Иванович сумел заручиться его благожелательным отношением. Я посмотрел подготовленные документы и ужаснулся - цели и задачи создания института были изложены путано и неграмотно, организационная структура и названия лабораторий не лезли ни в какие ворота. Я было начал высказываться о неприемлемости проекта постановления и необходимости подготовки нового. Александр Леонидович спокойно пояснил, что менять проект нельзя ни в коем случае, поскольку это задержит создание института на неопределенное время, но проект можно будет "подкорректировать" после его принятия. Павел Иванович, имевший большой опыт руководителя советского стиля, равнодушно созерцал мои эмоции по поводу плохого проекта постановления и не возражал против того, чтобы я упражнялся в его редактировании.

Заседание расширенного собрания Сибирского отделения Академии наук началось в 2 часа дня. Создатель отделения академик Михаил Алексеевич Лаврентьев снял пиджак и деловито спросил, у всех ли есть повестка дня и проекты решений. В повестке значилось 93 вопроса, в том числе такие, как создание новых институтов и лабораторий, утверждение научных программ и рассмотрение большого списка претендентов на получение ученого звания старшего научного сотрудника. Кто-то из директоров спросил, сколько же дней придется заседать. Михаил Алексеевич ответил - надеюсь, что к шести часам управимся. Вопрос о создании Института мерзлотоведения значился в конце первой десятки и был решен за одну минуту.

После того как я защитил диссертацию, П.И.Мельников, назначенный директором нового института, предложил мне занять должность второго заместителя директора по науке: первым замом был Н.А.Граве.

Должность заместителя директора несколько усложнила мою жизнь. Я привык к простым взаимоотношениям с сотрудниками, не любил формальностей, не прочь был пошутить и поехидничать. В новой должности я иногда попадал в просак.

Институт мерзлотоведения в Якутске расширял свою деятельность, уже становилось тесно в двух деревянных зданиях, но возводились стены нового трехэтажного кирпичного корпуса. На Ученом совете идет обсуждение планов третьего года существования института, то есть планов на 1963 год. Директор института рассказывает о результатах своей очередной командировки в Москву. С его приездом появились шансы на активизацию работ по возведению лабораторного корпуса. Строительство этого здания ведется пульсирующим темпом. После посещения первого секретаря Обкома, к которому Павел Иванович был "вхож", на стройке появлялись бригады рабочих, даже в избыточном количестве.

Обычно на собраниях или совещаниях коллектива института Павла Ивановича слушали с удовольствием, в его устах планы развития института выглядели весьма радужно. В обсуждениях же конкретных планов экспедиционных исследованиях сотрудники чаще сетовали на недостатки финансов и транспортных средств, а я излишне сухо докладывал о планах исследований в области инженерного мерзлотоведения.

На одном из таких совещаний оживление вызвал Н.С.Иванов. Он давно носился с идеей созданий универсальной установки для моделирования теплофизических и массообменных процессов в грунтах. Над осуществлением этой идеи трудилась половина сотрудников его лаборатории, на нее тратилось более половины институтского бюджета, предназначенного на приобретение научных приборов и материалов. Николай Сергеевич выступил с пространным обоснованием проекта более совершенной, по его мнению, установки. Павлу Ивановичу очень нравилось название: "Моделирующая установка на 100 каналов", цифра сто ему импонировала. Он соглашался выделить на эту установку чуть ли не все финансы института. Забегая вперед скажу, что через два года Ученый совет принял решение о завершении монтажа моделирующей установки всего на 5 каналов, а еще через несколько лет работы над установкой были полностью прекращены, приборы и материалы списаны и "испарились".

Я дружил с Н.С.Ивановым много лет, мы часто вели по вечерам жаркие диспуты на различные темы. Коля был симпатичным человеком, правда с некоторыми заскоками. Он считал себя великим ученым и любил сопоставлять себя с известными учеными - "Эйнштейн писал ..., а я ..." В каждом его отчете были фразы о том, что он "разработал новую теорию...", дальше описывался какой-нибудь не заслуживающий таких оценок результат. В годовых отчетах фигурировало уже несколько "новых теорий". Коля верил в абсолютную правильность партийных догм и установок и весьма активно исполнял обязанности секретаря парторганизации института. Его партийная деятельность не мешала нам проводить время и за спорами, и за застольями. Правда, в последующие годы наша дружба охладела, видимо из-за моих неудачных шуток.

В силу новых моих обязанностей пришлось более внимательно ознакомиться с результатами и планами научных исследований в старых и вновь создаваемых лабораториях. Я был в какой-то степени разочарован, мягко говоря, "невысоким уровнем" этих исследований. Я пришел к убеждению, что в ряде тем мы "жуем мочалу", изучаем никому не нужные детали тех процессов, которые уже достаточно изучены. Много дублирования и повторения. При обсуждении отчетов я иногда задавал вопрос, с какой целью проводились те или другие работы или просто: "А зачем это?". Такие вопросы обычно вызывали отрицательные эмоции у отчитывающегося. Я заработал прозвище скептика. Среди сотрудников распространилось высказывание: "У нас в институте три личности: Паша - прожектер, Коля - фантазер и Кирилл - скептик".

У меня в голове витала "гениальная" идея как быстро увеличить производительность труда в науке. Так как, по моему мнению, ценность представляет лишь 10 процентов научной продукции, то достаточно лишь 10 процентов "макулатуры" заменить на нечто дельное и общий выход толковой продукции удвоится. Неужели директор института не может своей властью уменьшить выход "макулатуры", ну хотя бы на десятую долю?

Однажды Павел Иванович уехал в длительную командировку и оставил меня исполняющим обязанности директора института. Почему бы не попробовать провести свою идею в жизнь? Я попытался убедить некоторых сотрудников "чуть-чуть" скорректировать свои планы, конкретизировать задачи, увязать свои работы с аналогичными исследованиями, проводимыми в других лабораториях. Но я почувствовал явно отрицательное отношение к своим начинаниям, более того, мне позвонил инструктор из Обкома и справился, почему я мешаю работать некоторым членам партии. Оказалось, что директор может легко повлиять на работу хорошего сотрудника, может изменить ему тему или вообще лишить его работы. Но есть огромная армия неприкасаемых бездарей, все они были защищены званиями членов парткома, месткома и общественных активистов. Как можно от такого "деятеля" требовать что-либо по науке, если у него есть поручение "провести мероприятие" или подготовить доклад для очередного партсобрания.

Между тем встал вопрос о переводе Алданской мерзлотной станции в Чульмане в осваиваемые алмазоносные районы. Я поехал в поселок Чернышевский, где велось строительство Вилюйской гидроэлектростанции, первой крупной ГЭС в районах вечной мерзлоты. Всеми делами в районе заправлял начальник строительства Е.Н.Батенчук, весьма деловой и симпатичный человек, пользующийся здесь неограниченной властью. Я начал с визита к нему и заручился его согласием на выбор "лучшего" места для станции Академии наук. Я отказался от чести получить место на центральном привилегированном холме и выбрал участок за пределами жилого поселка, ограниченный высоковольтной линией электропередачи. Это давало возможность в будущем сохранить вид на Вилюй, так как участок вдоль ЛЭП не подлежит застройке. План участка Е.Н.Батенчук утвердил. Я был доволен, что мой выбор оказался удачным. Начальником станции был назначен Р.М.Каменский, который успел из молодого специалиста выпуска 1958 года превратиться в кандидата технических наук. Ему удалось построить симпатичное здание станции, комплекс жилых и хозяйственных построек и начать интересные исследования, связанные, прежде всего, со строительством и эксплуатацией уникальной высотной плотины ГЭС и заполнением огромного Вилюйского водохранилища.

В 1963 году наконец, завершилось строительство трехэтажного корпуса института. П.И.Мельников оборудовал себе кабинет на втором этаже, напротив него через приемную был маленький кабинет для Сергея Николаевича Карташова, заместителя директора института, занявшего эту должность после отъезда Н.А.Граве. Я тоже получил собственный кабинет. Обжить его было легко, а вот привыкнуть к должности заместителя директора оказалось сложнее. Я никак не мог отрешиться от критического взгляда на пути развития мерзлотоведения. Я видел явные недостатки в планировании и проведении исследований, но ничего не мог изменить.

Хотя Якутск и был закрыт для иностранцев, тем не менее, сюда довольно часто приезжали различные иностранные делегации на полуправительственном уровне и, в соответствии с установками местных органов, они посещали Институт мерзлотоведения и лабораторию в вечной мерзлоте - как местную достопримечательность. Павел Иванович принимал такие делегации лично, а в его отсутствие выполнял эти обязанности я, следуя выработанному сценарию рассказа о наших научных достижениях. При этом, конечно, пытался найти убедительные доводы и начинал сам верить сказанному. А ведь действительно в институте были значительные успехи, значит мы были не такие уж и плохие. Чем же я недоволен? Видимо правильно подметила наша талантливая молодежь, что "Кирилл - скептик".

Первая страница

(c) 2001