Многое забылось с той поры, когда я, выпускник физического факультета ЯГУ, переступил порог СВО Института мерзлотоведения АН СССР. Но я хорошо запомнил этот морозный ноябрьский день 1957 года. Настроение у меня было неважное. Дело в том, что после окончания университета, получив диплом с отличием, я согласился с предложением заведующего кафедрой физической химии доцента Плиева занять должность старшего лаборанта на его кафедре. Однако в день распределения я узнал, что Ректорат принял другое решение: я был направлен в одну из школ учителем физики. Я был весьма удивлен этому повороту событий и от этого назначения отказался.

По-видимому, мое социальное положение - сына ссыльного (спец-переселенца) сыграло роль в этом решении Ректората. Мои родители советовали мне уехать в Литву, но мне не хотелось расставаться с друзьями и с городом, где я вырос. Как говорит якутская пословица "в дороге умный совет дороже веревки", и я решил посоветоваться с доцентом Н.А.Якутовым, моим бывшим наставником в студенческом научном обществе.

Николай Алексеевич очень сочувственно отнесся к моей судьбе. Возможно здесь сыграла роль и "классовая" солидарность: некоторые студенты говорили, что Н.А.Якутов происходит из богатой тойонской семьи. После нескольких чашек крепкого якутского чая Николай Алексеевич попросил меня выйти в соседнюю комнату. Через несколько минут сообщил мне, что он звонил своему бывшему ученику Н.С.Иванову, и на завтра назначена с ним встреча.

И вот я сижу в небольшом, но уютном кабинете Николая Сергеевича. Он сообщил мне, что есть вакансия старшего лаборанта, ответственного исполнителя темы "Методика геотермических исследований". Я немедленно согласился. Николай Сергеевич объяснил важность этих исследований и изложил их краткую программу. Нужно сказать, что Николай Сергеевич обладал большим даром воодушевлять молодежь. Даже самые небольшие достижения молодых ученых он мог представить значительными и в очень радужном свете. Примерно десять лет спустя, приехав на неделю из Москвы, я прогуливался в коридоре института, ожидая встречи с Николаем Сергеевичем. Когда два молодых человека покинули его кабинет я услышал его напутственные слова: "Вот вы уже открыли новое направление". Я только улыбнулся: да, ничего не изменилось.

Нужно сказать, что Николай Сергеевич воодушевлял молодежь на упорный труд своим примером. Вспоминается одно воскресное утро, когда я зашел к нему домой. Мы собирались на рыбалку, а Николай Сергеевич сидел еще в своем кабинете и работал над рукописью. На мои слова, что сегодня воскресенье и неплохо отвлечься от работы, Николай Сергеевич ответил: "Израиль Мейрович (только он называл меня так), ведь я получаю большую зарплату и надо больше работать". Вскоре я понял, что мне действительно повезло с моим первым наставником в науке. Очень многое я воспринял от более опытных мерзлотоведов: П.И.Мельникова, Н.А.Граве, П.А.Соловьева, В.Т.Балобаева, Г.О.Лукина, Ф.Э.Арэ, А.Ф.Зильберборда, Е.М.Катасонова, К.Ф.Войтковского и других. Речь, конечно, идет не только о советах при написании отчетов или статей, а больше об этике и моральных принципах в науке.

Хочется сказать несколько слов о моем коллеге - Н.А.Козлове. Николай Александрович был очень своеобразной личностью; всегда полон идей, трудолюбив, полагался только на интуицию и не полагался на расчеты. Он также был намного старше меня и поэтому без энтузиазма, мягко говоря, отнесся к предложенной мною программе исследований. Однако со временем у нас установились хорошие отношения. Этому способствовал один случай. Из-за невысокой точности гальванометров мы испытывали трудности при температурных измерениях в скважинах с помощью термисторов. Николай Александрович пользовался увеличительной лупой. Однако, особенно зимой, это мало помогало. Я предложил увеличить величину измерительного напряжения, а затем вносить поправку на перегрев. Николай Александрович не поверил этой затее, но я убедил его провести температурные наблюдения на одной из скважин обычным методом и с перегревом. Он был очень удивлен, когда после внесения поправок на перегрев, обе термограммы практически совпали.

Только одно удручало меня: как-то Николай Сергеевич заметил, что лишь тогда я стану настоящим ученым, когда, например, сидя в кинотеатре, я забуду о фильме, девушке, сидящей рядом, а буду думать только о нерешенной научной проблеме. Проходили месяцы, но совершенно иные мысли в моей голове. Наконец, долгожданный день настал - когда моя подруга была очень удивлена, увидев мой безразличный взгляд, когда зажегся свет в кинотеатре "Центральный". Я немедленно сообщил об этом Николаю Сергеевичу.

Вскоре комсомольцы института избрали меня своим секретарем. Встал вопрос о досуге. Кто-то подал идею об организации джазового оркестра. Как раз в этом году П.И.Мельников пригласил на работу в институт целую группу "музыкально" одаренной молодежи: Славу Гречищева, Льва Мухина, Славу Каменского, Леню Чистотинова и Виктора Девяткина. С помощью дирекции и используя личные связи нам удалось достать необходимые инструменты. Вскоре наша художественная самодеятельность объединилась с художественной самодеятельностью Гидрометслужбы, нашими соседями.

Я попросил своего друга, композитора Г.А.Григоряна, быть нашим наставником и вскоре Грант Арамович стал нашим частым гостем. Грант Арамович быстро сдружился с молодежью. Он даже написал музыку на стихи П.А.Соловьева "Сергеляхские огни". Вскоре этой песней открывалась программа нашей художественной самодеятельности. Наши вечера стали весьма интересными, с участием многих сотрудников института. Многие "городские" добивались приглашения на наши вечера.

Надо сказать, что Грант Арамович был человеком очень добрым, гуманным и настоящим интернационалистом. Он оказал большое влияние на меня. Приведу два примера. Во время новогоднего вечера в институте, математик Р. из ЯГУ, вызвался играть на аккордеоне. Публика очень быстро поняла, что Р. по-видимому, недавно познакомился с этим инструментом, но был специалистом по винам и закускам. Только Грант Арамович слушал с большим вниманием и улыбался. Когда Р. вернулся к нашему столу, Грант Арамович с энтузиазмом поздравил его. Р. сиял. На мое недоумение этим комплиментам Грант Арамович ответил: "Видишь ли Р. - математик и хорошо, что он имеет интересное хобби, а смеялся я потому, что Р. не сыграл правильно ни одной ноты". Или другой пример. В квартире Гранта Арамовича молодой поэт Иван Гоголев с пылом критиковал Гранта Арамовича за его примиренческое отношение к одному драматургу, который поступил неэтично по отношению к Гранту Арамовичу (я опускаю все подробности, не мне вносить "вклад" в историю якутской литературы). На это Грант Арамович ответил следующее: "Один неэтичный поступок не позволяет мне изменить мое отношение к этому человеку. Знаешь ли ты, что в 1937 году, он с риском для себя помогал семьям двух репрессированных писателей". На этом спор закончился.

Весной 1962 года Николай Сергеевич сообщил мне, что институт имеет вакансию в аспирантуру Института физики Земли им. О.Ю.Шмидта АН СССР по специальности "Геотермия" и попросил меня подыскать подходящую кандидатуру. Через некоторое время я сказал Николаю Сергеевичу, что не смог выполнить его просьбу. Неожиданно Николай Сергеевич предложил мне самому поехать в Москву. После некоторых колебаний я согласился.

Мой новый научный руководитель Е.А.Любимова разъяснила мне, что я первый аспирант по этой специальности и мне придется во многом полагаться на себя. Начались незабываемые 9 лет учебы и работы в Москве. Работа в головном институте АН СССР давала большие возможности. Елена Александровна имела редкий дар формулировать проблемы на стыке различных областей геофизики. Я значительно расширил свой кругозор и стал работать в области плавления горных пород при высоких давлениях. В летние месяцы я участвовал в геотермических исследованиях в различных регионах СССР. Были совместные исследования с институтами Академии наук Белоруссии и Грузии. В начале 1966 года я защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата физико-математических наук.

Меня уже некоторое время не устраивало мое положение младшего научного сотрудника. Хотелось иметь небольшую группу, проверить некоторые свои идеи, не говоря уже об материальном факторе. Я встретился с П.И.Мельниковым и сказал ему, что хочу вернуться в Институт мерзлотоведения в качестве старшего научного сотрудника. Я рассказал Павлу Ивановичу о своих планах и неожиданно он предложил мне подготовить программу исследований для новой лаборатории "Теплофизики". Я пригласил также на работу в Якутск моих коллег по ИФЗ - А.В.Ефимова, Анатолия и Марину Тарасовых. Нужно сказать, что Е.А.Любимова с пониманием отнеслась к этому.

Уже официально закрылась навигация, но с помощью добрых людей из Министерства речного флота удалось отправить багаж. Мы приехали в Якутск и приступили к работе. Постепенно наша лаборатория увеличилась до 9-11 сотрудников. Наиболее интересные результаты были получены в области экспериментального изучения кавернообразования на моделях скважин, исследования теплового потока на шельфе и озерах. Лаборатория также участвовала совместно с лабораторией В.Т.Балобаева в переходе от измерения геотермических градиентов в талой и мерзлой зонах к измерению динамики теплового потока. Наша небольшая лаборатория активно участвовала в хоздоговорных исследованиях для газовой промышленности Тюмени. Хотелось бы особенно подчеркнуть, что Павел Иванович Мельников в большей степени способствовал исследованиям в этих областях.

С теплым чувством вспоминаю заседания Ученого Совета института и профсоюзные собрания, особенно последнее. Я и А.В.Павлов готовились к ним как к праздникам; заранее подбирались шутки и короткие комментарии. Вот пример. На заседании Ученого Совета обсуждался вопрос о тираже монографии одного из сотрудников института. Кто-то предлагает выпустить книгу обычным тиражом - 900 экземпляров. Я прошу слово и предлагаю увеличить тираж до 250 тысяч. На недоуменный вопрос Павла Ивановича объясняю: "Не сомневаюсь, что каждый взрослый житель республики захочет приобрести эту книжку". Никогда не забуду, как приехав из командировки, я ощутил испытывающие взгляды прекрасной половины института. Оказывается несколько дней тому назад вышел указ "Об усилении уголовной ответственности за изнасилование" и, А.В.Павлов не поленился кому-то сообщить, что я якобы сказал ему: "Что после этого Указа мне с моим темпераментом опасно выходить на улицу".

Обстоятельства сложились так, что по окончанию трудового договора, я через год с лишним оказался в Хьюстоне (США), где получил должность старшего исследователя-физика в лаборатории бурения в "Shell Development Company" это один из исследовательских центров гигантской "company shell Oil". Целью моих исследований было оказать содействие в бурении и креплении скважин на Аляске. Уже на второй день меня послали на курсы изучать программирование, затем последовали инженерные курсы, интенсивные курсы "Berietr" по усовершенствованию английского языка (один преподаватель для каждого студента, преподаватели чередуются). Мне нравилась оперативность и быстрота исполнения, четкая цепочка ответственности. Например, если секретарь-машинистка, сказала мне, что отчет будет напечатан через два дня к полудню, я знал, что об исполнении не стоит волноваться. В компании не поощрялась совместная работа сотрудников. Вопросы секретности в условиях конкуренции играют большую роль. Моему начальнику очень понравилось, когда я заметил, что меня не надо учить секретности, так как в СССР я прошел хорошую школу.

Работая в офисе или дома можно получить через центральный компьютер любую программу. Результаты моих исследований были представлены в 8 отчетах (за 4 года). По сей день я не имею права публиковать результаты этих работ. Только один раз мне разрешили представить статью на одну из конференций. На это потребовалось разрешение от вице-президента компании. Только один раз я был на Аляске для проведения температурных измерений в скважине. Всю необходимую информацию я получал от инженеров-буровиков. Однако "нефтяной" бум закончился и компания прекратила все работы на Аляске, а моя тема была закрыта. Однако мне повезло. Почти сразу я получил приглашение на должность Assistant Professor на нефтяном факультете при Louisiana Tech University. Я был поражен тем, как это все быстро получилось.

Действительно, после встречи в Хьюстоне, где была ежегодная конференция SPE (Society of petroleum Engineers), заведующий факультетом пригласил меня в ресторан и рассказал о будущей работе. Нужно было развить исследовательскую работу, быть научным руководителем для студентов-выпускников, собирающихся защитить М.S. (Master of Science) and D.E. (Doctor of Engineering) диссертации. Я сказал ему, что условия хорошие и пусть он пришлет мне официальное письмо. На это он вынул из своего внутреннего кармана конверт и дал мне письмо, в котором указывалась зарплата и отмечалось, что мы хорошо провели время в ресторане.

Последующие 6 лет были весьма продуктивными: я написал ряд статей, представил доклады на нескольких конференциях, включая доклад на международную конференцию в Тронхейме (Норвегия). А главное, мною было подготовлено 11 M.S. и 6 D.E. соискателей. Встреча с советской делегацией в Тронхейме стало большим событием для меня и моей жены. Было ощущение, что нет прошедших десяти лет с той поры, как я виделся с П.И.Мельниковым, Н.А.Граве и В.П.Мельниковым. Я был рад узнать новости, иногда печальные, о жизни коллектива института. Огорчало только то, что никто больше не смог приехать на конференцию из Якутска.

Вскоре последовал второй виток "нефтяного" кризиса. Численность студентов на нашем факультете упала с 800 до 40. Последний год (1989) у меня было всего 4 студента. Мой договор не был продлен, а в настоящее время факультет прекратил свое существование. Пришлось вспомнить о своей профессии учителя. Я переехал в Лос-Анджелес. Сейчас я преподаю физику в частной школе и сотрудничаю в небольшой консультативной компании. Продолжаю вести научную работу и постоянно печатаю свои статьи в "Oil and Gas Journal".

Примечание (от редактора): Несколько месяцев назад И.М.Кутасов по приглашению брата вместе с женой переехал в Израиль.

Первая страница

(c) 2001