Точка отсчета

Около 15 – 20 тыс. лет назад северная часть Якутии была покрыта ледником мощностью 1,5 – 2,0 км. Несколько меньшую мощность имели ледники в горах северо-востока и юга республики. На территории современной Центрально якутской низменности был обширный пресноводный бассейн, а межгорные котловины заняты глубокими приледниковыми озерами. По берегам водоемов паслись стада мамонтов, овцебыков, шерстистых носорогов, диких лошадей и северных оленей. На них охотились одетые в шкуры первобытные люди. Кто они, эти первые обитатели сурового края – предки курыканов, тунгусов или чукчей? Какова их роль в преобразовании дикой природы тех далеких времен? Вряд ли ответы на эти вопросы имеют сейчас большое значение. Гораздо важнее выяснить: как случилось, что палеолитический человек не откочевал на Юг, в районы с более мягким и теплым климатом, не погиб в трескучие морозы в тундролесье и на вечной мерзлоте, как выжил в жестоких междоусобных схватках, в борьбе с хищными животными и натиском безжалостной стихии?

До сих пор часто приходится слышать о несовершенстве и низком уровне развития хозяйства и культуры людей, издревле населявших северные районы земного шара. Это истинное заблуждение, если не невежество, поскольку выжить в экстремальных климатических условиях высоких широт можно лишь проявив величайшую мудрость, изобретательность и долготерпение. Действительно, а почему бы современному человеку не попробовать, как его далеким предкам (камень о камень!), изготовить древние скребки, наконечники стрел и долота? Потом, не прибегая к современным технологиям и инструментам, добыть зверя, обработать шкуры, найти и обустроить жилище, а также вырастить детей, накормить ближних, сохранить огонь… Не в теплой квартире сибирского города, а в холодной пещере, примитивном чуме или под открытым небом. Что-то не известно миру о таких экспериментах.

Между тем, в результате археологических исследований последних десятилетий появляются все новые и новые сведения об уникальной жизнеспособности древних людей. Не удивительно ли, что северо-восточная окраина Российского государства – самая холодная часть Северного полушария Земли – оказалась одним из центров зарождения палеоазиатского человека. Найденные при раскопках свидетельства материальной и духовной культуры древних народов Севера демонстрируют их глубокие знания окружающей среды, примеры долготерпения, кропотливого труда и самоорганизации. Вспомним картины быта первобытных охотников и собирателей в бассейне Лены и Прибайкалья, восстановленные академиком А.П. Окладниковым [1].

Оказывается, и в доледниковое время (в палеолите), и после разрушения арктического ледникового щита в начале неолита (8 – 3 тыс. лет до н.э.) здесь происходила гигантская битва человека за выживание – битва в самом суровом уголке нашей планеты. Это был долгий, неимоверно трудный, но сбалансированный природой путь становления и развития родового строя на пути к современному обществу. Без преувеличения можно сказать, что спонтанное развитие первобытного северо-азиатского человека в эпоху камня, бронзы и раннего железа есть беспримерный подвиг, длившийся много веков и тысячелетий на самом краю Ойкумены. Эта жестокая борьба за существование продолжалась фактически до прихода русских землепроходцев, принесших более совершенные орудия труда, новые технологии, культуру и мировоззрение.

Так что же случилось в середине ХVII века, который, судя по всему, может служить своеобразной точкой отсчета «деградационной шкалы времени» при оценке современного состояния природной среды Алданского нагорья.

Шаг вперед, два шага назад

В позднечетвертичное время эволюция биосферы в целом и отдельных ее частей – почв, растительности, вод, животного мира и др. – теснейшим образом связана с историей развития человечества. На протяжении последних 10 – 12 тыс. лет в разных точках земного шара возникали и умирали цивилизации. Несмотря на их гигантский технический и культурный прогресс, все они наносили ощутимый урон природе, нарушали экологическое равновесие, вследствие чего погибали сами. Не является исключением в этом отношении и Северная Азия. Вот почему состояние природной среды в пределах рассматриваемой территории, как в прошлом, так и настоящем, следует рассматривать на фоне расширения и последующего развития Российского государства.

Известно, что русские «промысловые и служилые» люди, а за ними и крестьяне-переселенцы преодолели Уральские горы и двинулись на восток в конце XVI в. К середине XVII столетия они открыли берега Тихого океана и начали активно осваивать бескрайние просторы Сибири.

Примерно в 1619 г. русские впервые получили скудные сведения о великой реке Лене, а через 10 лет – о ее бассейне вплоть до самого устья. Для того, чтобы закрепить за Россией этот край, на Лену была отправлена военная экспедиция сотника Петра Бекетова. Перезимовав в 1632 г. в Усть-Куте, он спустился вниз по р. Лене и основал на ее левом берегу якутский острог – будущий город Якутск. Девственная природа таила в себе огромное богатство – пушнину, и «охочие до мягкой рухляди» вольные и торговые люди беспрепятственно проникали в глубь тайги, облагая ясаком местное население – кочующих эвенков, эвенов, юкагиров и оседлых якутов.

В 1633 г. землепроходцы поднялись по рекам Алдану и Амге. В 1635 г. они достигли устьев рек Маи и Юдомы, а через два года на р. Алдане, в 100 км выше устья р. Маи, устроили Бутальское зимовье. В этом же году Петр Бекетов, возвращаясь на р. Енисей, основал в устье р. Олекмы «Олекминский острожок», который впоследствии явился отправным пунктом многих экспедиций и походов в Южную Якутию.

Дальнейшее освоение края теснейшим образом связано с открытием Амура. От «служилых людей» через эвенков-охотников русские узнали о том, что на юге есть большие реки – Зея (Джи) и Шилькар (Амур), на берегах которых живет богатый народ – дауры, занимающиеся выращиванием хлеба. Более близкий хлебопашенный район (хлеб доставлялся тогда из Западной Сибири) заинтересовал якутского воеводу П.П. Головина, который приказал своим подчиненным собрать «все слухи воедино» и проведать пути к даурским землям. Вскоре предприимчивые промышленники доложили, что верхние притоки р. Алдана близко подходят к истокам рек, текущих в Шилькар. Эти сообщения способствовали организации экспедиции на Амур.

15 (26) июля 1643 г. отряд, состоящий из 112 служилых казаков и 15 «охочих людей» – добровольцев во главе с Василием Даниловичем Поярковым, отправился на речных судах вниз по р. Лене, а затем, передвигая суда бечевой, которую тянули вдоль берега, поднялся вверх по р. Алдану. Через месяц, преодолев 1300 км пути, он достиг одного из крупнейших притоков Алдана – Учура, а еще через 10 дней попал на Гонам (приток Учура). Здесь и далее людей ожидали труднейшие испытания.

Суровая южно-якутская природа встретила пришельцев неприветливо. Мрачные скалы, угнетенная растительность и безлюдье действовали на них удручающе. Продвигаясь против бурного течения рек в незнакомой, дикой, необжитой стране, люди выбивались из сил. Только на р. Гонам казаки преодолели 42 порога и 22 переката. Им пришлось 35 суток разбирать крупные валуны на порогах. Местами отряд частично подпруживал реку, чтобы продвинуть вперед свои плоскодонные суда – дощаники. Не раз их утлые суденышки тонули, и отряд оставался без продовольствия, амуниции и, самое главное, без пороха и свинца.

Наступила осень. По реке пошла шуга, а отряд все еще двигался на юг. За 5 дней пути до устья р. Нуям морозы остановили казаков. Суда вмерзли в лед. Волей-неволей пришлось устраиваться на зимовку. Стали рубить лес и строить зимовье. Но Пояркова не покидала мысль достигнуть Зеи-реки в этом же году. С первых дней остановки он начал готовиться к зимнему походу, а через две недели, отобрав наиболее выносливых членов команды (90 чел.), выступил в путь. Оставшиеся люди (40 чел.) под начальством пятидесятника Минина после зимовки должны были поднять суда в верховья реки, «переволочить» их по льду и снегу через хребет и весной соединиться с главным отрядом.

После ухода Пояркова казаки стали основательно готовиться к зиме: утепляли жилища, чинили и шили одежду и др. Специальный отряд занимался охотой. На широких еловых лыжах, сделанных тут же в зимовье и подбитых камусом, они в погоне за зверем нередко уходили далеко от основной стоянки – на 50 – 60 км. Во время этих походов казаки знакомились с местным населением – эвенками, приглашали их «к себе» в гости, завязывали торговые отношения. Аборигены-кочевники тогда впервые увидели русских. Некоторое время они еще дичились кряжистых бородатых мужиков, особенно боязливо относясь к их «громовым палкам» – ружьям, но вскоре в отношениях наступил перелом. Получив диковинные вещи (бисер, ткани, кованые топоры и пр.) и попробовав вкус свежего хлеба, эвенки побороли страх. Между местным населением и пришельцами развернулась торговля: в обмен на сукно, железные и медные изделия русские получали пушнину, мясо, домашних оленей. В конце зимы казаки тронулись в путь на нартах, а ранней весной 1644 г. уже встретились с Поярковым на р. Улемкан по другую сторону Станового хребта.

Экспедиция Василия Пояркова длилась три долгих года. В середине июля 1646 г., спустившись по рекам Зее и далее Амуру до его устья и проплыв вдоль побережья холодного Охотского моря более 1000 км, через Джугджур и Маю, она вернулась в г. Якутск. Из отправившихся в поход 130 человек возвратилось только 20, остальные погибли в пути. Отряд Пояркова не имел завоевательных целей. На него была возложена миссия «проведать даурскую землю» – о ее богатстве ходило много слухов. Экспедиция с честью выполнила эту задачу. Кроме собранного ясака и устных сведений отряд Пояркова представил в Якутск первое краткое, но верное описание рек и земель, на которых побывал, в том числе восточной части Станового хребта и рек Южной Якутии: Алдана, Учура, Нуяма, Ганама. В. Поярков был первым, кто официально сообщил миру сведения о Южной Якутии.

После этой экспедиции якутские воеводы не предпринимали новых походов на р. Амур. Слишком труден был путь по Алдану, Учуру и Зее. Но мысль о пополнении «государевой казны» и богатой даурской земле не покидала их. Предприимчивые промышленники и купцы, наслушавшись о богатствах новых «не ясачных» земель, не сидели сложа руки. В 1643 г. на р. Олекме появился промышленник Григорий Выжевцев. Он организовал соболиные промыслы и завязал оживленную меновую торговлю с эвенками. Следуя вверх по течению реки, он достиг устья р. Тунгира, где пробыл около двух лет.

В 1647 г. на р. Олекме останавливалась артель зверопромышленников, а в следующем году здесь побывал «служилый человек» Василий Юрьев. Примерно в это же время р. Олекму посетил также предприимчивый промышленник Иван Квашнин, который основал зимовье в устье р. Тунгир. Деятельность этих людей в олекминской тайге сыграла особую роль в истории освоения края: был открыт более короткий путь на р. Амур, а вскоре через западную часть Южной Якутии одна за другой потянулись партии «служилых и охочих» людей.

Первую такую партию (70 чел.) возглавил Ерофей Павлович Хабаров, крестьянин из г. Великий Устюг. Весной 1649 г. он отправился из Усть-Кута вниз по р. Лене, затем по р. Олекме и к осени достиг устья р. Тунгир. Через год любознательный купец и предприниматель прибыл в Якутск, представив воеводам «чертеж» пути по р. Амуру и «распросные речи» – описание даурской земли. С этого момента началось интенсивное освоение р. Амура, а с ним и западной части Южной Якутии.

В 1650 г. через р. Олекму прошла новая партия Ерофея Хабарова численностью 140 человек, из которых 40 казаков под начальством Степана Полякова и Микулая Юрьева на некоторое время останавливались здесь. В 1653 г. этот же путь преодолел отряд из 150 человек. Во главе его стоял прибывший из Москвы дворянин Дмитрий Зиновьев.

Ранее неизвестная река Южной Якутии – Олекма – превратилась в великую водную дорогу. Теперь ее знали не только в Якутске, но и Москве, и даже в Западной Европе. На берегах реки один за другим стали вырастать первые русские поселения – острожки, появились крестьяне-переселенцы, начали формироваться зверопромышленные компании.

Учреждение Якутского (Ленского) воеводства, походы вооруженных отрядов, нашествие купцов и сборщиков ясака внесли существенные изменения в размеренный быт кочевого населения. Теперь все чаще и чаще аборигены стали торговать с русскими людьми с целью обмена товарами. Главным занятием якутов и эвенков стал пушной промысел, так как Московское государство требовало поставки все большего и большего количества мягкой рухляди. В огромном количестве пушнину доставляли в Сибирский Гостиный двор, далее в Москву и Западную Европу. О величине поставок можно судить, например, по тому, что в 1595 г. при снаряжении в Вену посланника Вельяминова из Московской казны в качестве валютного фонда ему было отпущено 40 360 соболей, 3000 бобров, 20 000 куниц и 337 000 белок [4]. Можно представить, какое количество шкурок пушных зверей скапливалось в хранилищах российской столицы, когда открылись новые, еще «не тронутые» земли Северной Азии. Даже спустя много лет, в конце XIX в., когда меховые торги основательно оскудели, на Якутскую ярмарку ежегодно поступали сотни тысяч белок, десятки тысяч горностаев, многие тысячи колонков и лисиц. Например, в 1895 г. в Якутске было продано 700 000 белок, 5700 соболей, 10 165 лисиц, 43 000 горностаев [5].

Первые русские землепроходцы не стеснялись удовлетворять свои аппетиты. В первое время в качестве ясака брали по семь штук соболей с женатых и по пять – с холостых охотников. Однако потребность аборигенов в новых товарах: ножах, топорах, ружьях, свинце, порохе, тканях, спиртных напитках, муке, сахаре, чае, – заставила резко активизировать промысел. Пушного зверя стали добывать в чрезмерном количестве. Этому способствовали также алчные «промышленные» люди, скупавшие меха почти за бесценок. Охотой начали заниматься и пришельцы из дальних мест.

Так, в 1642 г. Якутская таможня пропустила 1131 человека, из них 839 ушло на соболиный промысел. Безжалостно истреблялся, в основном, ценный пушной зверь – соболь, лисица. Ежегодная добыча их исчислялась десятками тысяч штук. При сборе ясака или скупке пушнины возникали безобразные злоупотребления – неприкрытый обман, спаивание вином, вымогательство, прямой разбой и грабеж. Богатство таежных просторов казалось неисчерпаемым, однако численность пушного зверя стала уменьшаться. Примерно через 50 – 60 лет после завоевания края промысел начал истощаться: в «Росписях ясака» говорилось, что вместо соболя, красной лисицы и бобра стали поступать менее ценные шкурки горностая, белки, колонка. Для пропитания в большом количестве добывались парнокопытные животные – дикий олень, изюбрь, лось, кабарга, а также дичь – глухарь, рябчик, куропатки. Нередко на мясо забивались и домашние животные. Активное передвижение людей сопровождалось ощутимым изменением экосистем вследствие пожаров, охвативших почти всю территорию Южной Якутии. Выгорали леса, ягельные пастбища, охотничьи угодья. Коренное население вынуждено было откочевывать в труднодоступные и отдаленные места.

Таким образом, с приходом русских в алданскую и олекминскую тайгу природа пережила весьма ощутимые потрясения. И хотя в целом освоение края можно рассматривать как прогрессивное явление, этот шаг вперед во многих отношениях сопровождался негативными процессами, в частности, уничтожением естественных природных ресурсов, вынужденной миграцией оленеводов-кочевников, перестройкой их хозяйства, быта, религиозных представлений и моральных устоев, развитием «привозных» болезней, пороков и привычек. Это в худшем виде отразилось также и на отношении местного населения к природе.

200 лет покоя

Период времени с 1654 по 1660 гг. стал переломным в судьбе края. Тогда основатель г. Якутска Петр Бекетов с сотней казаков переплыл оз. Байкал, перешел Яблоновый хребет и спустился по р. Ингоде в р. Шилку. Так был открыт более короткий путь из Прибайкалья на р. Амур. Это привело к тому, что реки Олекма, Учур, Алдан стали посещать все реже и реже.

С 1689 г. (почти на 200 лет) прекратилось освоение южно-якутской тайги. В этот год между Россией и Китаем был заключен Нерчинский трактат, по которому все левобережье Амура, вплоть до Станового хребта, отошло Китаю. Был потерян интерес и к югу Якутии как звену для достижения Даурии. Теперь эту обширную территорию лишь изредка, раза два в год, посещали предприниматели-купцы да сборщики ясака.

До прихода в Южную Якутию землепроходцев основным занятием эвенков были оленеводство и охота. Маршруты кочевий, как правило, определялись состоянием пастбищ и их размещением в пределах речных бассейнов мелких и средних рек. Крупные водотоки являлись естественным препятствием и пересекались сравнительно редко. Зимой семьи оленеводов вместе со своими стадами спускались в таежный пояс, весной и летом поднимались к гольцам или перемещались от одной наледной поляны к другой. Так было веками, так продолжалось последующие 300 лет. Петли, лук и стрелы – вот те немногие орудия, которыми пользовались охотники. Однако со временем промышленники и купцы, заинтересованные в большем количестве добытой пушнины, стали вносить в промыслы существенные изменения. Усовершенствовались орудия лова. Появились ружья, капканы, яды и т.д.

К середине ХVIII в. лук и стрелы редко стали использовать при охоте. По данным М.П. Соколова, производившего перепись населения в южной части Якутии в начале ХХ столетия, в бывшем Олекминском уезде на 96 человек обоего пола приходилось 73 ружья, на это же количество людей имелось только 50 ловушек.

Добыча пушного зверя велась главным образом зимой, отчасти весной и осенью. Тогда эвенков и посещали скупщики пушнины. Это были, в основном, посредники крупных фирм, существовавших в г. Якутске и занимавшихся скупкой пушнины по всему востоку Рос- сии. Меха приобретали через специальные конторы, разъездных агентов, доверенных приказчиков и прочих посредников. Проводились также и частные предпринимательские операции. Вся собранная пушнина обычно стекалась к центру торговли – на ежегодную Якутскую ярмарку, которая была организована в 1768 г. и устраивалась два раза в год – зимой (в декабре или январе) и летом (в июле – августе). Работала также и Учурская ярмарка.

Эвенки были язычниками. Они поклонялись всему, от чего были сильно зависимы. Существовал культ охоты, огня, солнца, жилища, неба, хозяина-медведя и др. Это можно рассматривать как священный культ природы, исключающий всякое насилие над живым или мертвым. Именно поэтому отношение охотника-оленевода к окружающему миру всегда было трепетно-бережным. С конца ХVII в. после прекращения давления со стороны «служивых и охочих людей» гармоничное сосуществование человека и природы на юге Якутии стало постепенно восстанавливаться. В морально-этическом отношении этому способствовало проникновение христианских миссионеров, исповедовавших известные принципы: «не убий, не навреди, возлюби ближнего».

Христианство проникло в Якутию вслед за первыми землепроходцами и купцами в конце ХVII – начале ХVIII вв. Крещение коренного населения прошло довольно легко и быстро. Этому есть простое объяснение. В результате ясака и прочих налогообложений за охотниками-оленеводами стали скапливаться большие долги. Крещеные люди получали от священников билеты, по которым на три года освобождались от уплаты налогов и других повинностей. После истечения указанного срока билеты отбирались, и надежды населения выйти из нужды после перехода в новую веру не оправдывались. Наоборот, к старым налогам прибавлялись новые, обманывали людей даже священники.

Надо сказать, что эвенки, сохраняя свои религиозные обряды, дисциплинированно относились и к новой вере. Богослужения обычно проходили два раза в год. В назначенное время в определенном месте охотники сходились, ожидая священника. Если дело происходило летом, «агабыт» (наш отец) являлся верхом на олене, если зимой – в нартах, закутанный в доху. К этому времени был готов походный храм – полукруг свежесрубленных лиственниц. Священник, привычно достав необходимые принадлежности и разложив их на походном столике, начинал «отпущение» грехов. Охотники каялись в своих бессознательно совершенных грехах, и, чем больше было грехов, тем меньше пушнины оставалось у них в запасе...

Пути, по которым ездили священники, не отражены в отчетах воевод и исторических актах. Вероятно, они совпадали с традиционными кочевками коренных жителей, которые определялись ландшафтными особенностями, структурой речной сети и направлениями основных горных хребтов. Чаще всего эти «дороги» вели по верховьям горных рек, где легко было преодолевать водные преграды и перевалы. Здесь всегда можно было найти корм для оленей, встретить гостеприимные стойбища местного населения. Несмотря на злоупотребления, деятельность священников-христиан оказала положительное влияние на жизнь местного населения, так как они проповедовали мир, согласие и бережное отношение ко всему живому.

Верхне-Тимптонская лихорадка

Зимой 1844 – 1845 гг. будущий русский академик А.Ф. Миддендорф, возвращаясь из своего продолжительного путешествия по Восточной Сибири, прошел трудным и неизведанным путем от устья р. Уды, впадающей в Охотское море, до устья рек Шилки и Аргуни, откуда начинается Амур. Большая часть этого пути совпала с трассой будущей Байкало-Амурской железнодорожной магистрали. Десять лет спустя, почти повторив маршрут А.Ф. Миддендорфа, вдоль Станового хребта проследовал отряд из семи человек, возглавляемый геодезистом А.Ф. Усольцевым. В результате этих экспедиций выяснилось, что Верхнее Приамурье не заселено маньчжурами или китайцами и является практически бесхозной территорией. Вскоре (16 мая 1858 г.) в г. Айгуне между Россией и Китаем был заключен договор, по которому левобережные территории бассейна Амура вновь стали принадлежать российскому государству.

С этого момента возобновилось активное освоение амурской земли: появились поселения вдоль великой реки и ее притоков, было организовано колесное, санное и пароходное сообщение, начали разрабатываться открытые в бурейской, селемджинской и зейской тайге россыпные месторождения золота. Вскоре возник вопрос о строительстве трансконтинентальной железной дороги от Урала до Тихого океана.

В конце ХIХ в. промышленники и предприниматели вновь проникли в Южную Якутию. К этому времени богатейшие прииски по левым притокам р. Амура ввиду хищнической разработки начали истощаться, а интенсивный приток рабочих с запада вызывал необходимость открытия все новых и новых месторождений. Предприимчивые золотоискатели группами и в одиночку, вооруженные неизменными лопатой и киркой, стали проникать в самые труднодоступные уголки тайги. Однако почти все эти попытки не имели успеха. Лишь в начале 90-х годов в результате упорных стараний крупнейшей в то время Ниманской золотопромышленной компании поиски увенчались успехом. Открытие золота осуществлено доверенным лицом П.П. Аллаковым, под руководством которого была организована экспедиция, захватившая значительную полосу по северным склонам и отрогам Станового хребта. Подробных сведений о маршрутах и организации этой поисковой партии не сохранилось. Известно только, что она шла с востока на запад и, чтобы не вызывать излишнего интереса соперничающих партий, не заходила на территорию Амурской области. Всем необходимым она снабжалась при посредстве якутов, главным образом, богатого торговца и золотопромышленника А.Н. Жиркова, жившего на р. Нимане.

После долгих бесплодных поисков участники экспедиции наткнулись, наконец, на россыпи вблизи водораздела рек Брянты и Сутама. Это место когда-то пересек Василий Поярков с товарищами на пути к амурским землям.

В 1896 г. П.П. Аллаков после ряда предварительных работ заявил в Якутском полицейском управлении об открытии новых золотоносных площадей и приступил к разработке месторождения. Начатые разработки принесли хорошие результаты, и вскоре (к 1899 г.) Ниманской компанией была занята 21 площадь под россыпное золото и 3 площади заявлены под рудники. Одновременно с этим компания производила разведку в других местах: по речкам Большая Даурка, Брянта-Маката, рекам Сутаму, Десу и другим, но эта разведка не дала ожидаемых результатов. Вследствие больших затрат на производство разведочных работ дела компании пошатнулись, эксплуатация открытых месторождений повлекла за собой неоправданные расходы, дорого обходилась заброска продовольствия и оборудования со стороны Амура.

Слабостью Ниманской компании воспользовалась конкурирующая с ней Верхне-Амурская золотопромышленная компания. Она арендовала крупнейший из возникших на р. Сутаме прииск Петровский и, кроме того, сама начала энергичные поиски. 8 июня 1897 г. служащий Верхне-Амурской компании Марчевский сделал заявку на разработку месторождения золота по ключу, впадающему в р. Джалинду, и открыл прииск Алексеевский. В феврале 1899 г. там были произведены предварительные подсчеты запасов золота, которые определились примерно в 150 пудов [8].

Начиная с 1900 г., разведочные работы стали вести в бассейне Верхнего Тимптона. В 1903 г. открылись прииск Скобельцинский на р. Мал. Биракане, прииск Муравьевский на Большом Биракане, в 1905 г. Адми-ральский прииск на р. Тимптоне, а в 1906 г. возникла целая группа так называемых Лебединских приисков – Аврора, Адриановский, Аркадьевский и др. Одновременно с этим производилась разведка в долинах рек Чульмана, Беркакита, Кабакты, но желаемых результатов она не принесла, так как основная часть этих водотоков дренирует «пустые» (не золотоносные) отложения юрского периода.

В 1908 – 1910 гг. в верховьях р. Тимптона работало 20 приисков, среди которых первое место по добыче (40%) занимала группа Лебединских поселений. В 1915 г. количество разработок на Тимптоне увеличилось до 22. Вместе с тем работы в Сутамском районе практически замерли, основная часть приискателей перебралась на Тимптон. Согласно данным Э.Э. Анерта [9], за 15 лет эксплуатации золотоносных площадей (начиная с 1898 г.) здесь было добыто около 16 т благородного металла. Много золотого песка «уплыло» за границу нелегально.

Слухи об открытии золота на северных «покатях» Станового хребта распространились по всей России. В короткий срок в погоне за легкой и не легкой добычей на безлюдные пространства обширной южно-якутской тайги стали прибывать приисковые рабочие, разорившиеся крестьяне, люди с самым темным прошлым (дельцы, коммерсанты, уголовники, аферисты) и пр. В отдельные годы, например, в период русско-японской войны, население уменьшалось на 20 – 30%, а затем снова увеличивалось, благодаря открытию все новых и новых месторождений. Только на Лебедином прииске работали 3 – 5 тыс. человек. Люди шли сюда двумя путями: 1) от Зейского склада (позже – г. Зея) и прииска Владимировского через Унаху и водораздел рек Сутама и Гилюя вьючной тропой протяженностью 350 км; 2) от с. Джалинды (на Амуре) через Невер, прииск Васильевский (п. Стрелка), прииск Евгеньевский (на р. Джелтулак), по долинам рек Тында и Могот до перевала через Становой хребет и далее, по правым притокам р. Тимптон, на север. Этот путь длиной 380 – 400 км назывался «верблюжьей тропой» или «туменьим трактом». Им пользовались в основном зимой по льду и снегу.

Доставка грузов стоила очень дорого, поэтому Верхне-Амурская компания начала строить грунтовую дорогу. Первый ее участок – от Джалинды до прииска Васильевского (около 80 км) – обошелся предпринимателям в 300 000 руб., т.е. 3 тыс. руб. за 1 версту. Предполагалось, что Джалиндинский тракт продлится до Лебединого и «далее за Тымтонъ», соединив только что построенную Амурскую железную дорогу с Якутском. Независимо от этого якутская администрация представила «особое» ходатайство о постройке зимника на Тимптонские прииски от устья р. Енюки (приток р. Олекмы) до прииска Азовского. Колесный тракт от пос. Рухлово до прииска Якут на «вершине» Станового хребта длиной 293 км с подходом к Лебединому прииску длиной 47,5 км был закончен в 1916 г.

В это же время от Якута до Чульмана была пройдена просека шириной в 10 сажен и длиной 128 км, которая стала использоваться как зимник [8]. Одновременно функционировала гужевая зимняя дорога по р. Тимптону от прииска Лебединого до устья Чульмакана и далее, в бассейн р. Бол. Нимныр. Построенная дорога использовалась не только для передвижения на телегах и двуколках. Зимой по ней передвигались на санях и нартах, при этом впервые стали использовать верблюдов. Инициатором внедрения этого вида транспорта был один из агентов Верхне-Амурской компании, который приобрел 100 животных в Забайкалье. Верблюды хорошо приспособились к местным условиям, были неприхотливы, менее чувствительны к отсутствию корма и могли перевозить в несколько раз больше груза, чем олени и лошади. В дальнейшем, вплоть до постройки Амуро-Якутской автодорожной магистрали, они использовались на всем протяжении пути от Джалинды на Амуре до самого Алдана. В литературе тех времен упоминается опыт применения «кораблей пустыни» и со стороны р. Олекмы.

Все это было, было… А между тем у южных границ нынешней Республики Саха (Якутия) (рассматриваемая территория в то время входила в Зейский горный округ) скапливалась масса алчных, малообразованных людей, живущих одним днем, преследующих сиюминутную выгоду. Вокруг приисков и по долинам многих рек возникли зоны истинного экологического бедствия. Для обеспечения пожогов при проходке шурфов, строительства зимовий и служебных помещений, для возведения гатей и отопления жилья безжалостно вырубался редкостойный лиственничный лес. Вновь запылали восстановившиеся было оленьи пастбища, активизировались эрозионные и термокарстовые процессы. Опустела окружающая тайга: большая часть зверя была выбита, другая мигрировала в отдаленные места.

Существенный вред был нанесен ихтиофауне. Ранее чистые прозрачные реки изобиловали первосортной рыбой – в большом количестве здесь водился хариус, ленок, сиг, таймень. Местное население (эвенки) практически не занималось рыболовством, поэтому популяции этих гидробионтов были практически нетронутыми. С приходом золотоискателей начался хищнический, ничем не ограниченный отлов рыбы заездками, сетями, уничтожение острогой («лучение» в ночное время).

Золото добывалось путем промывки песчано-галечных отложений, которые разрабатывались методом пожога в шурфах и канавах, способом «отвала» береговых обнажений, «черпанием» со дна реки или посредством водяных струй (гидромониторов). Для промывки породы требовалось очень много воды. Часто ее собирали поперечными наклонными канавами, вырытыми на склонах гор. Длина канав измерялась многими километрами. В долине р. Тимптона до сих пор можно встретить заросшие следы водосборных сооружений, опоясывающих горные массивы от их водораздельных частей до основания. Небольшие речки перегораживались каскадом земляных плотин, укрепленных рядами лиственничных свай. Разработка и промывка породы приводила к сильному загрязнению водных потоков взвешенными наносами, вследствие чего стада рыб не поднимались к своим нерестилищам или вынуждены были мигрировать в другие речные системы. Вырубленные, выгоревшие, опустошенные и обезображенные горными работами долины тянулись на десятки километров без перерыва. В общей сложности такие «дурные земли» занимали сотни тысяч гектаров. Даже после того, как люди ушли из этих мест, «перебуторенные» отложения долго не зарастали, представляя собой безжизненные пространства. Их смежные участки также были бесплодны и угнетены. Такой высокой ценой природа Южной Якутии заплатила за встречу с «цивилизованным» миром. Но это было только начало.

Алдан – золотой узел

«Фарт» – это чисто старательский термин. На открытых Тимптонских приисках «фартило» не всем, поэтому те, кому не везло или кто намеревался найти свою «золотую жилу», отправлялись небольшими группами или даже в одиночку в самые отдаленные уголки южно-якутской тайги. Журнал тех лет «Золото и платина» буквально пестрил заявками на открытие золотоносных площадей по всем долинам рек системы Алдана и Олекмы. Считалось весьма престижным делом, прежде всего, «застолбить участок», если в шлиховой пробе появлялись хоть какие-то обнадеживающие признаки. Далее нужно было провести детальную разведку, но на нее, как правило, не хватало ни средств, ни сил. Следом за первыми разведчиками шли вторые, третьи. Таким образом, массовое спонтанное опробование проводилось практически на всей территории к северу от Станового хребта (около 250 000 км^{). Не дремали и золотопромышленники.}

Зимой 1912 – 1913 гг. якут К.В. Павлов сообщил предпринимателю А.М. Бродовикову, работавшему на Селемджинских приисках в Амурской области, о том, что в бассейне р. Нимныра (Нимгера) есть богатые золотом косы, на которых работают «хищники». А.М. Бродовиков не-замедлительно организовал разведочную экспедицию с проводником К. Павловым и служащим компании Ф. Дрожжиным. Экспедиция двинулась на Алдан не прямым путем от Зейского склада или от ст. Большой Невер, как обычно, а окружным маршрутом: с верховьев Верхнего Мына (притока Селемджи) через Удский район в Приохотье и далее – через перевалы хребта Джугджур в систему рек Маи и Учура. Потеряв 47 оленей из 60, отряд, наконец, достиг р. Гонама, перешел в систему рек Сутама и Брянты, откуда после подкрепления с новым проводником попал в долину р. Тырканды (приток Джалтулы, впадающей справа в р. Тимптон).

Путь не ближний, трудный и очень дорогой (затрачено более 13 тыс. руб.). Именно тогда впервые заговорили о Тырканде, куда несколько лет спустя хлынет поток золотоискателей и где случится одна из величайших трагедий этого края – смертельный голод, который унесет десятки жизней.

Между тем, шум от предприятия А.М. Бродовикова привлек интерес других золотопромышленников. Уже следующей зимой две экспедиции (Ивана Опарина и Верхне-Амурской компании) прошли через Тимптонские прииски и провели детальные промывочные работы во всем бассейне Большого Нимныра, а также бассейне р. Ортосалы с ее правым притоком Кураннахом. Вскоре сюда же прибыла новая экспедиция А.М. Бродовикова во главе со студентом Горного института С.В. Беловым. Будущий инженер-геолог с 12 корейцами провел в этом районе две зимы и, возвратившись в Благовещенск, сообщил фантастические сведения о богатствах обследованных мест. Однако дороговизна, отсутствие удобных путей сообщения, а главное – начавшиеся первая мировая, а затем гражданская войны, заставили на время забыть о новом золотоносном районе.

Тем не менее разведка и хищническая добыча золота продолжались нелегально. В ноябре 1916 г. управляющий группой Опаринских приисков направил в долины рек Томмот и Юхту партию из 10 человек. Золотоискатели построили зимовье, приобрели 60 оленей и начали планомерное обследование района. Кроме Томмота разведчики опробовали долину р. Селегдара до устья Ортосалы и лишь случайно не достигли ручья Незаметного – будущего знаменитого месторождения. В этой партии был Н.К. Марьясов, с именем которого связывают открытие золотоносной площади в районе нынешнего г. Алдана [9, 10]. Почти одновременно в северной части Алдано-Тимптонского междуречья работал отряд Верхне-Амурской компании, который застолбил вершину р. Нимныра и нижнюю часть бассейна р. Томмот.

В 1918 и 1919 гг. удачная разведка прошла на р. Тырканде. Работавшая здесь большая китайская артель, вольные русские и старатели-якуты образовали так называемую «Тыркандинскую республику». В последующие два-три года на приисках и таежных тропах разыгрывались трагические события. Власть поочередно переходила то к белым, то к красным. Возникшие небольшие населенные пункты были разграблены, служащие компаний и рабочие разбежались. По тайге шныряли десятки вооруженных бандитских отрядов, лилась кровь, полыхали леса и постройки. Добыча золота прекратилась.

Зимой 1920 – 1921 гг. начала функционировать Северная экспедиция 2-й Амурской армии Дальне-Восточной республики, которая предполагала устроить базу «Красный городок» на реках Горбыллях или Чульмакан. Сюда было доставлено большое количество товаров, провианта, строительных материалов. От прииска Лебединого до Чульмакана построили зимнюю дорогу и телеграф. Просеку под телеграфную линию проложили далее, на северо-запад, до р. Амедичи, предполагая выйти к пристани Енука на р. Олекме. В 1922 г. Северная экспедиция была реорганизована в «Управснабарм-5» – Управление золотопромышленными предприятиями Тимптонского района для усиления средств 5-й армии. Таким образом, в начале двадцатых годов прошлого века доступ приискателей к южно-якутскому золоту со стороны Амура практически был закрыт. Сильные вооруженные отряды беспощадно изгоняли вольностарателей, промышленников и торговцев. Многие рабочие возвратились на Олекму и Бодайбо. Создавшееся положение резко изменилось лишь после образования в 1922 г. Якутской Автономной Союзной Социалистической Республики (ЯАССР).

Весной 1923 г. вольный разведчик якут Михаил Тарабукин со своими ближайшими родственниками-эвенками открыл богатейшую россыпь по долине руч. Незаметного. Практически одновременно с ним здесь появилась «Первая Якутская трудовая артель» под руководством В.П. Бертина и при участии упоминавшегося ранее опытного таежника-золотоискателя и добытчика Н.К. Марьясова. Артель была направлена «на Томмот» Якутским Наркомпродторгом.

Известие об открытии уникального месторождения золота быстро разнеслось по всей стране, и на Алдан потянулись вереницы приискового люда. В одиночку, небольшими группами и крупными партиями, на своих лошадях, на наемных подводах или оленьих нартах, пешком, на саночках, на тележках или на лыжах по топям и марям, по льду и снегу, в пургу и под затяжными изнуряющими дождями двинулся народ искать свое счастье – фарт. Впереди были неизвестность и страх, голод, холод и каторжный труд, но никакая сила не смогла остановить этот поток. Шли с Амура и Зеи, Олекмы и Приохотья, из Енисейского края, Маньчжурии, Кореи и Китая. Особенно многолюдно было там, где сходились таежные тропы, идущие от р. Зея, через Брянту и от Лебединого прииска, расположенного в верховьях р. Тимптон. Вдоль троп часто встречались свежие, наспех вырытые могилы. На отдельных 50-километровых участках можно было встретить до 200 трупов лошадей. Уже в феврале 1924 г. только на одной речке Ортосола скопилось до 1000 человек, а люди все прибывали и прибывали. Вскоре численность населения в Центрально-Алданском районе достигла 10 000. Возникла угроза массового голода, безработицы, произвола со стороны криминальных элементов.

В этих сложных условиях функции административного руководства приняла на себя полуправительственная организация – Якзолото. Вышло распоряжение ЯкЦИКа об ограничении стихийного нашествия «рабочей массы», об организации снабжения и упорядочении работ. ЯкЦИК предоставил Якзолоту (позднее Якзолтресту, Алдантресту) для разработки на концессионных началах территорию площадью около 2800 кв. верст. Центром этого обширного района освоения стал прииск Незаметный – будущий город Алдан.

…Всякое спонтанное или сознательно направленное вмешательство человека в ход развития природных процессов вносит видимые или невидимые изменения в окружающую среду. Обычно они проявляются не сразу. Но вдруг человек обнаруживает, что исчезла вода, погибли угодья, поредел лес, затихло пение птиц. Увы! Это удел всех осваиваемых сибирских территорий. То же было и на Алдане.

Представьте себе толпы алчных полуголодных людей, желающих внезапно разбогатеть. Условия жизни и работы адовы. Надежды на пропитание и богатство – призрачны, но вроде бы и реальны. А на дворе – зима. Разве способны эти люди охранять природу или разумно «вписаться» в ее чертоги?

А началось с простого – с вырубки леса. Древесина – второй после воды и пищи источник существования человека на Севере. Прежде всего, она нужна для костра, печки, жилья. Сколько дров нужно для обогрева тысяч людей практически под открытым небом? А еще лес требуется для того, чтобы оттаять промерзшую землю, подогреть воду, сварить пищу, построить зимовья, склады, запруды, водоводы, изготовить крепления шурфов, «козла», колья, столбы, лежаки, сани, санки, лыжи и многое, многое другое. Рубили все подряд – ель, сосну, лиственницу, тополь и осину, в том числе и уникальный для этих мест реликтовый сибирский кедр. Теперь уже мало кто помнит, что вокруг Незаметного встречались довольно обширные кедровые массивы, а густая елово-лиственничная и лиственнично-сосновая тайга плотным кольцом опоясывала горные вершины. Взгляните на снимки 1924 г. Это начало разработки золотоносных отложений. Лес уже отступил, на заднем плане – сплошные пеньки. Это продолжается и по сей день. Вспомним Якокутскую ТЭЦ, долгое время работавшую «на дровах». Сколько миллионов кубометров древесины сгорело в ее топках? Впрочем, не меньшее количество леса погибло и во время ежегодных пожаров. Вот почему здесь очень быст-ро «усохли» и без того немноговодные речки, исчезли рыба и зверь.

Следует заметить, что вопрос об охране лесов и лесоустройстве в Якутской области, в том числе и Алданском золотоносном районе, поднимал вице-инспектор Корпуса лесничих О.В. Марграф еще в 1908 г. В записке на имя Якутского губернатора он сообщал: «… беспорядочная рубка и возникающие от нея повальные пожары приносят с собою скорое истощение лесных запасов, а затем и тяжелые его последствия… Совсем иначе, если на первых же порах данный золотопромысловый район окажется окруженным правильно устроенной лесною дачею». Далее им предлагался конкретный план организации таких дач, т.е. лесных заповедников. И это в то время, когда географические представления об этом крае были еще весьма и весьма примитивными: не было ни топографических, ни тематических карт, конфигурация речной сети отражалась схематично, пути сообщения (зимние дороги, тропы) наносились приблизительно.

Новое нашествие на южно-якутскую тайгу пагубно отразилось и на животных. Из-за недостатка продо-вольствия безоглядно уничтожалось все живое – бурундуки, зайцы, птицы, лоси, северные олени. Большое количество мяса диких животных скупалось у местных оленеводов. Резко активизировалась охота на пушных зверьков, что привело к сокращению численности многих видов. Так, например, практически исчез соболь. Его популяцию удалось восстановить лишь к середине 50-х годов ХХ в.

Терпело убытки и хозяйство эвенков. Хотя подвоз грузов приносил местному населению неплохой доход, очень часто олени – главное богатство аборигенов – «терялись» (их отлавливали и забивали на мясо пришельцы). Иногда хозяин и сам продавал домашних оленей или выменивал на муку, спирт, чай, охотничьи припасы. Н. Захаренко [6] сообщает, что в середине 20-х годов в Алданском улусе зафиксировано 240 «тунгусских» хозяйств, которые имели всего 1565 оленей, т.е. на одно хозяйство приходилось только 6 – 7 животных. Это, конечно, критические цифры. Животных не хватало даже для перевозки имущества при кочевках. О забое на пропитание не могло быть и речи…

Но вернемся к золотодобытчикам. В феврале 1925 г. журнал «Жизнь Сибири» писал, что на Алдане «исчисленные запасы золота настолько велики, а условия залегания настолько благоприятны, что район может претендовать на занятие одного из первых мест в ряду золотых месторождений не только СССР, но и всего мира». Действительно, к этому времени уже были известны богатейшие россыпи по ключам Пролетарский, Первомайский, Орочен, Лебединый (новый) и др. В поисках драгоценного металла стали широко применяться легкие переносные буровые установки, подледное опробование. Разведка приобрела упорядоченный характер. В дальнейшем было открыто рудное золото, а после второй мировой войны обнаружены элювиальные золотоносные толщи. Как же добывали этот благородный металл? Вначале разработка россыпей производилась исключительно ручным способом. Кирка, лопата, тачка (часто с деревянным колесом) – вот основные орудия производства. Работы велись артелями по 5 – 8 человек. Каждая артель получала «делянку» в ширину россыпи длиной вдоль ручья 5 – 10 саженей.

Летом проходили открытые разрезы. Торф (пустую породу) оттаивали, увозили на тачках, волокушах, санках и складировали за пределами россыпи или на отработанных участках. Зимой устраивались так называемые «дудки» (шурфы). Первый шурф проходили до коренной породы, затем начинали отработку аллювиальных отложений в разные стороны под кровлей мерзлых горных пород. Через некоторое время «дудки» закладывали в непосредственной близости от первого шурфа, боковые выработки соединялись, при этом кровля часто обрушалась. Оставшиеся «целики» отрабатывались летом. Подъем породы производился в деревянных бадьях с помощью «журавля», промывка золотоносных отложений осуществлялась в бутарах. К месту промывки песок доставлялся на тачках, редко на лошадях. Вода была на вес золота. Ее «заготавливали» в запрудах, подвозили на санях в оледенелых деревянных ящиках за полторы-две версты или «добывали» из снега (при наличии металлических емкостей).

В итоге таких работ практически все аллювиальные отложения золотоносных речных долин оказывались «перебуторенными». Естественно, что от первоначального положения ручья не оставалось и следов: все дно долины представляло хаотические нагромождения «пустой» породы, которые очень плохо зарастали и были практически непригодными для дальнейшего использования. О масштабах этого процесса можно судить по объему добычи золота. Согласно данным М.К. Аммосова [11] на Алдане «скуплено на месте» следующее количество драгоценного металла: в 1923 – 1924 гг. – 4192 кг, в 1925 г. (за 9 месяцев) – 6112 кг, в 1925 – 1926 гг. – 7520 кг.

Ручной труд был непроизводительным, поэтому уже с первых дней организованной добычи золота встал вопрос о дражной разработке месторождений. Вскоре драги по частям были доставлены водным путем по р. Лене и Алдану до Укулана, далее гужевым транспортом в долины рек Куранаха, Ортосалы, Селигдара, Якокита. Работа драг резко изменила технологию добычи полезного ископаемого, но не улучшила экологическую ситуацию. По-прежнему еще в бoльших масштабах территорию обезобразили отвалы валунно-галечного материала; потребовалось не меньшее количество дров для паровых двигателей, затем угля, мазута – для двигателей внутреннего сгорания; так же загрязнялись и уничтожались водные потоки.

Не принесло облегчения окружающей природе появление автомашин, тракторов, скреперов, гидромониторов, канавокопателей, а также строительство населенных пунктов, дорог, котельных обогатительных фабрик, пульповодов, хвостохранилищ, водопроводных и канализационных систем. Этот мощный негативный про- цесс – огромное давление на экосистемы Центрального Алдана – происходит и в настоящее время.

Столбовая дорога Якутии

Путь к Алданскому золоту был и тяжел, и долог. Он показан на схематической карте почти столетней давности, скопированной из книги «О Томмотских прийсках» [10]. Кроме указанных направлений функционировал еще сплав на карбазах по р. Тимптон, а также использовалось пароходное сообщение от Якутска вниз по р. Лене и затем вверх по Алдану (около 2000 км). Сплав по Тимптону (более 700 км) был очень опасен, осуществлялся сравнительно редко и только в большую воду, так как на реке много порогов. Тем не менее при удачном проходе он был очень выигрышным во времени. Например, в 1925 г. некто Малиновский спустился по этой реке за рекордно короткий срок – 72 часа.

Очевидно, что открывшиеся перспективы золотодобычи в Центрально-Алданском районе требовали решения прежде всего транспортной проблемы. Вопрос о «смычке Якутска с Амуром» обсуждался давно. Еще П.А. Кропоткин [12, 13], выдающийся ученый-географ, философ и революционер, в поисках так называемого скотопрогонного пути на юг в 1866 г. обратил свое внимание на Алданское нагорье. Строительство Забайкальской и Амурской железных дорог, освоение бассейнов рек Зеи, Уруши, Ольдоя, верхнего течения Олекмы и Тимптона в начале ХХ в. стимулировали изыскательские работы. В 1912 г. поиск удобных путей в Якутию проводил «Дорожный Отряд ВЫСОЧАЙШЕ Командированной Амурской Экспедиции» под руководством инженера П.П. Чубинского. Исследования осуществлялись по следующим направлениям: 1) Тунгиро-Олекминскому, 2) Джалинда-Тимптонскому и далее до устья рек Нюкжи и Енюки на Олекме, 3) Зейско-Учурскому и 4) Аяно-Майскому. Наиболее детальные работы проведены по второму направлению, которое предполагало не только возведение грунтовой дороги до прииска Лебединого, но и строительство зимника на Олекму. Был даже разработан технический проект дороги, однако в полной мере он не был реализован из-за начавшейся войны и революции.

После событий 1924 – 1925 гг., когда на Алданских приисках скопилось много людей, развернулась торговля, возникла потребность в доставке большого количества грузов, строительстве жилых и производственных зданий. Настала пора восстановить «верблюжий тракт» от Ларинского поселка у Амурской железной дороги до прииска Лебединого на р. Тимптоне, продлив его до Незаметного и далее – на р. Лену. По этому поводу в мае 1925 г. Правительством СССР рассматривалось ходатайство Якутской республики, и вскоре было принято решение форсировать строительство автомобильной дороги на пос. Алдан [14]. Это было выдающееся событие в истории края и республики в целом.

Три года напряженного труда изыскателей, инженеров-строителей и рабочих потребовалось для того, чтобы осуществилась возможность сквозного проезда нового вида транспорта от ст. Большой Невер до пос. Алдан (прииска Незаметного). В сентябре 1929 г. в пос. Алдан своим ходом пришла первая легковая автомашина. На обратном пути колеса были изрублены топором подрядчиками гужевого транспорта в знак протеста. Конечно, этот неприглядный акт не мог повлиять на дальнейшее развитие перевозок. «Великая тропа» – Амуро-Якутская автодорожная магистраль (АЯМ) – открыла путь к несметным богатствам Южной Якутии. С тех пор и по сей день эта дорога играет исключительно важную роль в жизни населения и экономике Алданского, Тимп-тонского (ныне Нерюнгринского) районов, а также центральных и даже восточных областей Якутии. Вот уже в течение 75 лет по АЯМу день и ночь непрерывным потоком идут машины, груженные продовольствием, строительными материалами, углем, приборами, механизмами, предметами первой необходимости.

Какова же роль транспортной магистрали во взаимоотношениях человека с природой? Прежде всего необходимо отметить расширение масштабов линейно-очагового типа антропогенного воздействия на окружающую таежную среду. Сущность этого явления сводится к следующему.

Во-первых, дорога как комплекс инженерных сооружений (насыпь, выемки, водоотводные канавы, мосты, полоса отчуждения, подземные и надземные коммуникации и пр.) нарушила ход естественных природных процессов: вызвала подпруживание или изменение направления движения подземных (грунтовых) и поверхностных вод; послужила своеобразным барьером для миграции некоторых видов животных; создала полосу загрязнения шириной 100 – 150 м (свалки, пыль, продукты сгорания углеводородов и пр.), а также напряженную шумовую и электромагнитную ситуации. Вдоль всей дороги начались массовые вырубки леса на дрова и строительство, резко увеличилась горимость лесов, наледная опасность, вероятность деградации вечной мерзлоты, развития термокарста и других негативных явлений. Вблизи магистрали исчезла рыба, пушной зверь, крупные копытные животные. Возникла своеобразная линейно вытянутая зона нарушений длиной около 800 км с экологически неблагоприятной обстановкой.

Во-вторых, на трассе один за другим стали возникать рабочие поселки, сфера влияния которых на природную среду распространялась радиально. Чем больше расстраивался населенный пункт, тем больше появлялось загрязняющих объектов – печных труб, котельных, бань, прачечных, гаражей, складов ГСМ и пр. Одновременно расширялось и вредное воздействие человека – вырубался лес, строились проселочные дороги, производились выемки грунта, возникали пожары, отлавливалась рыба, отстреливался зверь. В случае возведения крупных промышленных предприятий резко увеличивалась интенсивность загрязнения воздушной и водной среды аэрозольными частицами и другими вредными отходами производства. Таково, например, влияние Чульманской ТЭЦ и Нерюнгринской (Оллонгринской) ГРЭС. Строительство железной дороги (Малого БАМа) усугубило этот процесс.

Влияние Амуро-Якутской магистрали сказалось также на «фоновом» состоянии природы Южной Якутии. Наличие удобных транспортных средств и других благ цивилизации привело к тому, что периферия к востоку и западу от АЯМа «обезлюдилась». В связи с этим уменьшился экологически неблагоприятный напор на таежные экосистемы. В отдаленных местах практически прекратились сплошные рубки леса, уменьшилось число пожаров, реки обрели прежнюю чистоту, заросли отвалы старательских делянок и места прежних поселений, добыча зверя и пушнины приобрела более упорядоченный характер, восстановились оленьи пастбища и пр., т.е. ландшафты этого обширного региона стали развиваться в режиме естественного (нормального) хода развития. Вместе с тем появившиеся вездеходы и автомашины высокой проходимости позволили многим охотникам, рыболовам и собирателям относительно легко проникать в самые глухие уголки Южной Якутии. И это, конечно, сказалось прежде всего на внешнем облике региона – долго не зарастающая сеть временных таежных дорог, следы свежих пожарищ хорошо видны на аэро- и космических снимках всех масштабов.

Острова ГУЛАГ

После окончания Великой Отечественной войны по АЯМу одна за другой потянулись грузовые машины, битком набитые …людьми. В одних сидели бабы с ребятишками и огромными деревянными чемоданами-сундуками, в других – небритые, наголо стриженные «мужуки» с хмурыми лицами. Первые были спецпереселенцами с Украины, Прибалтики, Северного Кавказа, вторые – заключенные (ЗК). Ночевали в длинных холодных АЯМовских гаражах, а в заваливающемся стареньком клубе звучала «Рио-Рита»… Я жил тогда с родителями в пос. Чульман. Отец, только что вернувшийся с фронта, работал в РайПО сборщиком пушнины, грибов и ягод. Жили мы голодно, но выручала тайга. Поселок, тихий и чистый, как в заповеднике. Часто прибегали белки, под крыльцом шныряли горностайчики и ласки, поутру с огорода слетали стайки куропаток. Наловить котелок серебристых хариусов ничего не стоило – достаточно было закинуть удочку под перекат любого ручья или речки. Сосед почти ежедневно вынимал из сети отменных ленков и тайменей, а зимой принес тушу волка – убил… палкой!

Но однажды, году в 1948 или 1949, в размеренную жизнь поселка ворвался хриплый лай овчарок. Под окрики конвоиров началось строительство номерного объекта – лагеря для заключенных. Вскоре около 10 тысяч человек ежедневно стали выходить из низеньких длинных бараков, обнесенных рядами колючей проволоки. Шли сгорбленные, злые, подгоняемые ветром и матюгами охранников, на работу – в лес, в штольню, на крутые склоны гор. Рубили просеки, накатывали штабеля бревен, тянули тяжелые вагонетки с углем, разбирали курумы и складывали плиты песчаника ровными длинными рядами.

Сколько их, таких лагерей возникло в южно-якутской тайге? Наверное, десятки. Я видел три – в Чульмане, на Пионерке (Кирпичном) и на Васильевке. Самый страшный лагерь – Васильевка. Точнее, это система лагерей, разбросанных между Эвотой, Малым и Большим Нимныром. Нет более сурового и гиблого места в Южной Якутии, чем это. Низкие угнетенные лиственницы, бесконечные грядо-мочажинные болота, неутихающий ветер над пологоволнистой промерзшей лесотундрой. Много лет спустя мне довелось обследовать этот участок, и я содрогнулся при виде залитых водой карцеров-колодцев и неглубоких ям, застланных матами из кустарниковой березки (на них спали, ими укрывались). Рассказывали, что на Васильевке добывали уран.

Почему пришлось обратить внимание читателя на это печальное историческое событие? Потому, что лагеря сыграли заметную роль в дестабилизации экологической обстановки в крае. Уже тогда было известно, что Южная Якутия обладает несметными минеральными ресурсами. Стране нужны были золото, уголь, железо, слюда, пьезокварц и пр. И вот по АЯМу со свитой и мотоциклистами впереди вереницы легковых машин едет академик-металлург И.П. Бардин. А вскоре ГУЛАГ, как и в других районах Сибири, начал одну из великих строек коммунизма. Да не закончил. Грянул 1953 год. Лагеря распустили. На месте их остались уродливые скелеты бараков, обрывки колючей проволоки, каменные стены электростанций и вырубленная, вытоптанная, обезображенная земля. Вокруг, конечно, нет почти ничего живого. А еще остались сотни километров широких просек под ЛЭП, огромные плешины лесных делян, тупиковые дороги и тысячи безымянных могил без крестов и обелисков.

Разведка недр

Начало 50-х годов прошлого столетия ознаменовалось широчайшим развитием топографических, геодезических, лесоустроительных, геологоразведочных и съемочных работ. Особенно активно началась разведка недр. Геологические партии специально созданных экспедиций – Южно-Якутской (ЮЯКЭ) в пос. Чульман и Тимптоно-Учурской (ТУКЭ) в г. Алдане приступили к планомерному изучению геологического строения территории и подсчету запасов полезных ископаемых. В короткий срок были открыты десятки месторождений: Таежное, Леглиэр, Сивагли, Дес, Канку, Оюмрак, Элькон, Суон-Тиит, Кураннах и др. Оконтурен огромный Южно-Якутский (Чульманский) угленосный бассейн, начата разведка Токкинской угленосной площади. Геологические партии делились на два типа: сезонные, работающие в теплый период года и занимающиеся геологической съемкой среднего и крупного масштабов, и постоянные (круглогодичные), в задачу которых входило детальное геологическое картирование и оценка запасов минерального сырья (угля, железа, слюды, золота и пр.).

Сезонные геологические партии не наносили существенного вреда природе. Обычно они размещались в палатках или небольших избах, построенных «наскоро» в удобном для съемочных работ месте. Отработав заданную площадь, геологи переходили в смежный квадрат съемки. И так по всему региону – от Олекмы до Джугджура. Конечно, они ловили рыбу, стреляли зверя, вольно или невольно «пускали пал», но их присутствие в тайге практически не нарушало установившегося гармонического развития природы.

Другое дело – деятельность постоянных геологических партий. Их работа сопровождалась проходкой бесчисленного количества шурфов, канав, буровых скважин, строительством жилых поселков, временных и постоянных дорог, складов взрывчатых веществ и горюче-смазочных материалов. В распоряжении партий были мощные технические средства: современные автомашины, буровые станки, трактора, тягачи-вездеходы, бульдозеры, вертолеты, легкомоторные самолеты. Метры и кубометры проходки горных пород, прирост запасов становились главными критериями оценки деятельности геологических предприятий. «Давай, давай! Вперед! Чем больше, тем лучше!» – вот основные принципы руководства тех времен. Что будет потом, после нас, – никого особенно не волновало. Люди не задумывались над будущим. Вот и случилось то, что случилось. А произошло вот что.

В зоне действия постоянных геологических партий местность покрылась густой сетью лесовозных и промыслово-разведочных дорог. Строили их очень просто: вперед по удобному направлению пускали бульдозер, и тот сгребал лес в стороны, оставляя по бокам грунтовой полосы огромные кучи корней, земли и бревен. Часто под обнаженной поверхностью почвы начинала быстро протаивать вечная мерзлота, дорога деформировалась, покрывалась наледным льдом, возникали овраги, термокарстовые просадки. Тогда рядом устраивали новый «пролаз». На болотистой местности практиковались постоянные все расширяющиеся объезды, вследствие чего появлялись настоящие озера или формировалась «няша» – смесь разжиженного грунта, торфа и растительных остатков. Направление дорог было самое разнообразное. Их пересечение часто представляло собой пятно бесплодной оголенной земли диаметром от 50 до 100 м. Это так называемые буровые участки. Здесь в беспорядке валились трубы, ржавые бочки, отработанные коронки, керновые ящики, керн, банки с мазутом, тряпки, битое стекло, сгоревшие балки, кучи бытового мусора и др. В долинах многих рек из буровых скважин через обсадные трубы изливались мощные фонтаны подземной воды, которые зимой формировали крупные наледи. На месте ледяных полей лесная растительность постепенно трансформировалась в заросли кустарниковой березки или исчезала.

Скважины располагались по сетке с шагом 500– 1000 м или по характерным пересекающимся профилям на определенном расстоянии друг от друга. Таким образом, вся изучаемая площадь покрывалась своеобразными плешинами. Кто-то из геологов внес «рацпредложение»: вместо обычных разведочных канав, размеры и количество которых определялись техническими условиями и кондициями (числом выработок на единицу площади), использовать мощный трактор с прицепным плугом. С помощью этого агрегата производился отвал рыхлых отложений в обе стороны от заданного маршрута движения, вскрывались коренные горные породы. Конечно, это давало большую экономию средств, ускоряло и облегчало геологическое картирование. Однако в результате такого мероприятия таежное пространство расчленялось на сеть искусственных оврагов. Часто они вызывали деградацию вечной мерзлоты, эрозию почв, изменение гидротермического режима грунтов. Овраги не только ограничивали проходимость и пути миграции животных, но и существенно влияли на растительный покров.

В начале 60-х годов прошлого столетия во время ландшафтно-геокриологической съемки восточной части Чульманского угленосного бассейна я попытался оценить масштабы вредного экологического воздействия геологоразведочных работ. Оказалось, что на месторождениях Чульмакан, Налды, Нерюнгринское, Ковали, Денисовское и Кабактинское общая площадь коренным образом измененных земель составила от 1,5 до 3,07%. К этому следует добавить, что на самих месторождениях и далеко вокруг них производилась беспорядочная рубка леса, а также случались ежегодные пожары. Кроме того, из мест базирования постоянных геологических партий сразу же откочевывали оленеводы, резко сокращалась поставка пушнины. Зверь, потревоженный шумом буровых станков, машин, взрывами, голосами людей, отходил дальше, в нетронутую тайгу. Реки и водоемы стали почти безжизненными. Особенно пагубным было «глушение» рыбы взрывными снарядами, ловля глухими заездками, потрава карбидом кальция, «лучение» в период нереста (ночной убой острогами при свете фар, карбидок или горящего смолья).

Крайне неблагоприятную картину представляли собой многие действующие или заброшенные геологические поселки. Здесь можно было увидеть все атрибуты деятельности человека-временщика, живущего одним днем: кучи мусора, помойки, свалки, железные бочки, трубы, полуразрушенные дома, а в окрестностях – незакрытые разведочные канавы и шурфы… Могут сказать, что разведку большинства полезных ископаемых невозможно осуществлять без нарушения природных ландшафтов. Да, нарушения действительно неизбежны. Но не до такой же степени! Главное в этом деле – культура производства. И сознание того, что это не чужая, а наша Земля, которая кормит, одевает и согревает.

Начало Большого конца?

Тридцать лет планомерных геологоразведочных работ выдвинули Южную Якутию в число богатейших районов России. Встал вопрос о создании Южно-Якутского горнопромышленного комплекса. Строительство Байкало-Амурской железнодорожной магистрали активизировало разработку планов хозяйственного освоения территории. В орбиту промышленного производства, помимо разрабатываемых месторождений золота, слюды-флогопита, горного хрусталя и стройматериалов, предполагалось включить уникальные запасы железа и угля. Но пока в разных инстанциях бурно обсуждалась генеральная проблема – где строить горно-металлургический комбинат (в Чульмане, Свободном или Комсомольске-на-Амуре), начались вскрышные работы на Нерюнгринском каменноугольном месторождении. Основной заказчик – Япония. Еще бы! Сырье высочайшего качества. Пласт толщиной 80 м (!). Готовая дорога для большегрузных автомобилей – АЯМ. Тут и Малый БАМ подоспел. Город Нерюнгри вырос как на дрожжах, Чульманская ТЭЦ, железнодорожная станция Беркакит, Серебряный бор, наземные и подземные коммуникации, могучая техника… И снова: «Давай, давай!». А что же с окружающей средой?

…Эти места знакомы мне с детства. Много лет проработал я научным сотрудником Алданской научно-исследовательской мерзлотной станции Института мерзлотоведения АН СССР. Позади тысячи километров таежных маршрутов, съемок, полетов. Чистота и свежесть, гостеприимство и доброжелательность местных жителей, везде, во всем – вот что осталось в памяти от общения с людьми и природой. А недавно мне пришлось снова побывать в этих местах. Стоя на краю бездонного нерюнгринского карьера, с грустью и тревогой смотрел я на скрытые в сизой мгле огромные экскаваторы и большегрузные машины. А вдалеке, на юге, уже не просматривались, как обычно, очертания знакомых становых гор. Возвратившись домой, я развернул старые карты, профили, разрезы. На них зафиксировано практически девственное состояние окружающей среды тех далеких и близких времен. Даже влияние разведчиков недр ничто в сравнении с тем, что произошло за последние каких-нибудь 25 – 30 лет. Коротко попытаюсь обозначить результаты негативной деятельности человека в этом районе.

Во-первых, вследствие механического воздействия на земную твердь вокруг нерюнгринского разреза возникла густая сеть проселочных и грунтовых подъездных дорог – мощные трактора и гусеничные вездеходы буквально исполосовали ближнюю и дальнюю тайгу; вдоль дорог появилось множество не зарастающих карьеров, откуда извлечено огромное количество грунта для строительства железной дороги и других объектов; выемка гравийно-галечных отложений существенно деформировала русловую сеть; вскрышные работы и добыча угля в междуречье Верхней и Нижней Нерюнгры обезобразили местность огромной искусственной воронкой и отвалами пустых горных пород; гигантской змеей распростерлась насыпь уходящей на север железнодорожной магистрали.

Во-вторых, произошло загрязнение поверхностных и подземных вод. В реки Чульман, Беркакит, Олонгро и Нерюнгри сбрасываются неочищенные бытовые отходы, стоки ТЭЦ, ГРЭС, промышленных предприятий, железнодорожной станции, города и рабочих поселков. В связи с хорошо выраженной инфильтрацией, загрязненные воды попадают в уникальный Чульманский артезианский бассейн; токсические вещества в водотоках и водоемах уничтожают ихтиофауну, угрожают здоровью населения.

В-третьих, существенно изменился состав воздушного бассейна над районом за счет систематического поступления угольной пыли, пылевых частиц, поднимаемых автотранспортом, вследствие газовых выбросов электростанций, машин, тепловозов, печных труб, в результате взрывных работ. В условиях антициклонального режима погоды и длительной орографической температурной инверсии подобное аэрозольное и химическое загрязнение атмосферы просто недопустимо.

В-четвертых, угольная пыль, фториды, сернистые соединения и другие химические вещества, опускаясь на землю, загрязняют не только по-верхностные воды, но и почвенный, и растительный покров. Ядовитыми становятся грибы, ягоды, трава, семена, орехи. Все чаще здесь фиксируются случаи интоксикации населения при употреблении в пищу «даров природы».

Наконец, в-пятых, вокруг Нерюнгринского промышленного комплекса прослеживается почти бесплодная фаунистическая зона. Здесь уже не встретишь представителей животного мира тех времен – волка, рысь, выдру, соболя, белку, зайца, глухаря или куропатку. О многих из них, вообще, не вспоминают. Исчезают редкие виды растений, уничтожаются ягодники, остатки оленьих пастбищ, сенокосы.

Близкое к описанному положение давно сложилось и вокруг г. Алдана. Все это свидетельствует о том, что в Южно-Якутском регионе создается крайне неблагоприятная экологическая ситуация. Судя по всему, антропогенные нагрузки со временем будут возрастать. Нетрудно представить, что произойдет, если начнется разработка железорудных и других месторождений полезных ископаемых, в бассейне р. Чульман воздвигнут корпуса горно-металлургического комбината, а по долинам рек Иенгры, Тимптона и Унгры поплывут всепожирающие монстры – драги.

Особо следует сказать о строительстве нефтепровода Восточная Сибирь – Тихий океан (ВСТО). Размышляя на этот счет, я заглянул в Интернет, где на многих сайтах обнаружил справедливые претензии представителей общественности, природоохранных и научных организаций Якутии к проектировщикам и строителям Транснефти. Даже не специалисту вполне понятно, что такое крупное инженерное сооружение, как труба ВСТО, в комплексе с сопутствующими сооружениями принесет Природе непоправимый ущерб. Конечно, хорошо, что по указанию Президента РФ В.В. Путина трубопровод отодвинут от озера Байкал на север, за пределы его бассейна. Но это, увы, не снимает проблему защиты окружающей среды от возможных техногенных катастроф. Более того, в новом регионе возникнут новые, не менее серьезные геоэкологические проблемы. Их причины, связанные прежде всего с неустойчивостью сооружений и возможной утечкой углеводородного сырья, спецификой условий строительства и эксплуатации, нетрудно предсказать уже сейчас: особо низкие температуры воздуха (регион находится в зоне полюса холода Северного полушария Земли); высокая сейсмичность и мощные, практически повсеместные толщи вечной мерзлоты, способные деградировать при малейшем нарушении теплообмена на дневной поверхности (вспомним автодорожную ситуацию на отрезке дороги Алдан – Якутск во время затяжных дождей осенью 2005 г.); величайшая наледная опасность в каждой речной долине с зимними наводнениями, взрывами и ежегодными гидротермическими движениями грунтов и льда; наконец, это безлюдность на значительной части территории, дальние расстояния и почти полное бездорожье. Кто может гарантировать быстрое устранение аварийных ситуаций в этих особо экстремальных обстоятельствах? Как вовремя предупредить и устранить их в условиях жесточайших морозов вдали от крупных населенных пунктов и индустриальных центров? Судя по всему, угроза развития катастрофических событий экологического характера, несмотря на оптимистические заверения руководителей проекта, будет висеть над нами постоянно как домоклов меч. Тут нужны неординарные решения, большие дополнительные затраты и недремлющий мониторинг – бдительное экологическое сопровождение проекта.

Другое грядущее событие – строительство каскада гидроэлектростанций на притоках реки Алдана – Тимптоне, Учуре и на Олекме. Инженерные изыскания уже начаты, и перспективы экономической целесообразности, вроде бы, весьма заманчивы. Однако кое-что мы уже проходили. И не раз. Помните, нам обещали несметные рыбные богатства на водохранилищах Ангары, Оби и Енисея? И неотразимые рекреационные зоны на их берегах. И дешевую, дальше некуда, электроэнергию. Только что-то не покупают на рынках пузатых от гельминтов окуней и щук, количество санаториев и домов отдыха на берегах искусственных морей не только не увеличилось, а даже сократилось, а платить за свет мы стали на порядок дороже. Но дело не только в этом. При строительстве гидроэлектростанций навсегда уйдут под воду девственные ландшафты, земля коренных народов – эвенков и якутов, чьи предки показали нам истинное искусство бережного отношения к окружающей среде; погибнут остатки оленьих пастбищ, охотничьи угодья и места обитания редких животных и растений. Я уж не говорю об уникальных Тимптонских источниках подземных вод в урочище Барылас, суммарный дебит которых превышает 6 м3/с. Не говорю о безусловном ухудшении микро- и мезоклимата вокруг будущих водохранилищ, и без того крайне сурового, предельно жесткого. Так стоит ли повторять ошибки прошлого, наступая на пресловутые грабли? Не проще ли использовать минеральное богатство, лежащее у нас под ногами – высококалорийный каменный уголь, т.е. ориентироваться на создание тепловых электростанций, а не на гидроресурсы? Право же, вопрос не риторический…

Как видим, современные тенденции взаимоотношений человека и окружающей среды могут привести не просто к нарушению и без того хрупкого экологического равновесия, а к самой настоящей антропогенной катастрофе. Предотвратить ее пока еще есть реальная возможность. Наше поколение должно не допустить гибель окружающих природных ландшафтов, восстановить былое биоразнообразие, сохранить свое здоровье и здоровье потомков.

Что делать?

Так уж случается, что на долю многих территорий выпадает нечто такое, что не вычеркнуть из сознания, не описать в двух словах и не отвергнуть в исторических экскурсах. В них все, как в фокусе, – и судьба отдельных людей, селений и целых народов, их духовный мир и материальная культура, фантазия и явь, неприметный быт и проекты – все, все, безмерное, неуловимое, что не остановить и не измерить. Как правило, в этих местах тихо, неприметно зреет легенда-мечта, она же надежда, которая якобы вот-вот воплотится в жизнь, и от того всем станет хорошо и благостно. Наконец, мечта воплощается, но как-то странно и удивительно: технический прогресс, освоение минеральных ресурсов, других богатств природы, увы, не приносит людям счастья. Наоборот, земля обетованная, мать-кормилица многих и многих поколений, которую берегли и которой поклонялись во все времена, начинает стонать и корчится под ударами новейших технологий, а сам человек оказывается униженным и оскорбленным до самоуничижения. Тут уж не до всеобщего счастья – сохранить бы свой дом да могилы предков!

Не такая ли судьба ожидает Южную Якутию?

Впрочем, опыт предков показывает, что разумное, сбалансированное отношение к природе – основа оптимального жизнеобеспечения. Жить в горах, тайге, тундре – не важно где – и не пользоваться ресурсами, данными нам от Бога, глупо. Но и разорять окрестности, выкачивать из недр животворные соки, не оглядываясь на будущее – еще глупее. Таким образом, в сложившихся обстоятельствах целесообразен лишь один путь: найти оптимальный вариант развития природы, хозяйства и населения. Для этого следует выполнить комплекс специальных эколого-географических работ, направленных на выработку конкретных рекомендаций и жестких мер по оздоровлению территории, ее охране и рациональному использованию.

Прежде всего необходимо:

1) выявить и количественно оценить современное состояние ландшафтных комплексов Южной Якутии и тенденцию их развития под влиянием все возрастающих антропогенных нагрузок;

2) изучить механизм негативного воздействия промышленных предприятий, транспортно-энергетических систем и коммунального хозяйства на уже деформированную геологическую, водную и воздушную среду, а также на измененный растительный и животный мир;

3) оценить санитарно-эпидемиологическую обстановку и здоровье населения, выявить основные причины заболеваемости и травматизма;

4) составить серию специальных экологических карт на территорию населенных пунктов, транспортно-энергетических узлов и предприятий горнодобывающей промышленности; дать общую картографическую оценку современной экологической ситуации;

5) разработать мероприятия по оптимизации среды обитания, охране природы и рациональному природопользованию, обеспечить законодательное внедрение принципов ландшафтно-экологического планирования.

Только в этом случае, по нашему мнению, можно надеяться на то, что северная природа сохранит свои характерные черты и богатства, а человек найдет удовлетворение в общении с ней, будет здоровым, а значит и счастливым.

Литература

1. История Якутской АССР. Том I. А.П. Окладников. Якутия до присоединения к русскому государству. – М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1955. – 432 с.

2. Гросвальд М.Г. Палеогидрология Евразии в эпоху последнего оледенения // Материалы гляциологических сследований. – М.: Ин-т географии РАН, 1998. – Вып. 84. – С. 129.

3. Азатьян А.А., Белов М.И., Гвоздецкий Н.А. и др. История открытия и исследования Советской Азии. – М.: Мысль, 1969. – 535 с.

4. Захаренко Н. Пушное хозяйство Якутии // Пушное дело. – 1929. – № 4. – С. 8–20; № 5. – С. 11–25.

5. Константинов М. Пушной промысел и пушная торговля в Якутском крае. – Иркутск: Госиздат. Иркутское отделение, 1921. – 95 с.

6. Рязанов В.Д. Отчет по статистико-экономическому и техническому исследованию золото-промышленности Амуро-Приморского района. – СПб., 1903.

7. Анерт Э.Э. Богатство недр Дальнего Востока. – Хабаровск-Владивосток, 1928.

8. Грюнвальд П.В. Золотопромышленные районы юга Якутии // Хозяйство Якутии. – 1927. – № 1. – С. 85–103.

9. Конкин П. Алдан начинался так // Полярная звезда. – Якутск, 1965. – № 2. – С. 119–126.

10. О Томмотскитх прийсках (с картой путей на прийск Незаметный со ст. Невер Читинской железной дороги). – Благовещенск: Издание Амурского Губплана, 1924. – 55 с.

11. Аммосов М.К. Якутия как золотопромышленная республика // Хозяйство Якутии. – 1927. – № 6. – С. 27–50.

12. Кропоткин П. Отчет об Олекмо-Витимской экспедиции // Зап. Русского географического общества по общей географии. – СПб., 1873. – Т. III.

13. Пономарев Н.А. Золотопромышленность Дальнего Востока и алданское золото – Русский Клондайк. – М.: Изд. НКФ СССР, 1925. – 30 с.

14. Якутия. Хроника. Факты. События. 1632– 1917 гг. Изд. 2-е, доп. / Сост. А.А. Калашников. – Якутск: Бичик, 2002. – 496 с.

Первая страница

(c) 2001

---